Аширбек отвечал из своего кабинета. Держа трубку около уха, он не отрывал глаз от лежащего перед ним плана шахты.
— Сначала я сомневался в разумности предложения Акыма. Но, изучив материалы и подсчитав, я, пожалуй, склоняюсь к тому, чтобы переменить свое мнение.
— А не целесообразнее будет объединить оба предложения — и о переходе на двухсменную работу и об укрупнении участков?
— Да, полезно объединить. Многие рабочие тоже предлагали это на страницах многотиражки.
— Многотиражку, товарищ Аширбек, я тоже внимательно читаю. Думаю так: если предложение исходит от Акыма, то в его лаве и попробовать — для опыта — перейти на двухсменку. Пока только в одной его лаве. Необходимо, Ермек Барантаевич, создать ему все условия. Вы слышите? Прошу завтра же в письменном виде представить мне ваши соображения. Я рассмотрю эти материалы и дам окончательный ответ.
— Только поскорее! — попросил Аширбек.
— Не спешите. Все будет сделано в свое время. Помните, как вы меня торопили с переходом на новый график? Не будем повторять ошибок.
— К слову, — напомнил Аширбек, — как с массовым изготовлением металлических стоек?
— Твои стойки будут применены во всех шахтах. Что себя оправдало, то оправдало.
— Спасибо, Сергей Петрович.
— Считаю, товарищи, совещание закрытым, — Щербаков положил трубку.
Мейрам, сидя в кабинете, прослушал совещание от начала до конца. Как только оно закончилось, он поднялся из-за стола, вышел в приемную и предупредил секретаршу:
— Я иду на комбинат. Если буду очень нужен, звоните туда.
День выдался жаркий. Мейрам, перейдя на теневую сторону улицы, медленно шел вдоль высоких домов. Около комбината стояли машины управляющих трестами, начальников шахт, инженеров. Преобладали «эмки»: газики уже выходили из употребления. Среди машин стоял совхозный фаэтон, запряженный парой породистых вороных лошадей. Мейрам полюбовался рысаками и вошел в подъезд комбината.
В кабинете Щербакова он повесил на привычное место фуражку, приветливо поздоровался.
Сергей Петрович встал ему навстречу, улыбаясь так широко, словно они бог весть сколько времени не виделись. Ничто не напоминало об их недавней размолвке, вызванной нетерпеливыми предложениями Аширбека.
— Совещание прошло дельно, — заметил Мейрам. — Вы правильно поддержали предложение Акыма. Вам, как производственнику, виднее, но и я чувствую, что теперь дело пойдет на лад.
— Жизнь покажет, Мейрам Омарович! — оживленно откликнулся Сергей Петрович. — Наперед ничего не могу сказать. Проверим… А вот из прорыва выбираемся наконец — это факт! — Он потряс большим листом бумаги, сплошь покрытым цифрами. — Видели? Последняя сводка! Шахтеры — хозяева своему слову: как скажут, так и сделают. Сто один процент по всему комбинату! Конечно, не все вровень идут, есть и отстающие. Надо помочь им догнать передовиков.
— Это так, — подтвердил Мейрам. — Но передовых не нужно придерживать, пусть смелее стремятся вперед.
— Кто же их придерживает? — удивился Щербаков. — Вот посмотрите. — Он достал записную книжку, привычным жестом вскинул пенсне. — В этом году из девяноста четырех рационализаторских предложений осуществлено восемьдесят. Неплохо? Но предложение предложению рознь. В ином отваги хоть отбавляй, а обоснованности мало.
Мейрам насупился, промолчал, чувствуя, что может вспыхнуть старый спор. Причина разногласий, порою возникавших между ними, заключалась в том, что Сергей Петрович был сторонником точного расчета, проверки каждого новшества на практике. А Мейраму часто не хватало терпения, он с лету подхватывал новое предложение, горячился и требовал немедленного проведения его в жизнь.
Сергей Петрович неторопливо набивал трубку, говорил мягко:
— Мне о другом хотелось с вами посоветоваться, о самом важном для нас в текущую минуту… И это как нельзя кстати, что вы пришли.
Помолчав, он глубоко затянулся, выпустил густой клуб дыма. Мейрам нетерпеливо ждал.
— Каргрэс закончена, — продолжал Щербаков. — Вы это знаете. Теперь и вода и электричество для нас не проблема. Как дальше будем жить, в какую сторону развиваться? Давайте поговорим, подумаем.
— Вот-вот! — быстро подхватил Мейрам. — Я ведь за этим и пришел к вам! Народ вперед рвется, Сергей Петрович! И это закономерно. Нельзя одергивать людей, нельзя отставать от них.
Щербаков сощурил глаза, в них играла легкая усмешка. Ему хотелось возразить: «Да кто же одергивает?» Но он сдержался. Встал с кресла и, поскрипывая по ковру мягкими хромовыми сапогами, прошел к огромной карте Карагандинского бассейна, занимавшей всю стену. Он знал эту карту наизусть.