— Понятно, — задумчиво ответил Мейрам. — Должно быть, сгоряча я увлекаюсь иногда и склонен командовать.
— То-то и оно. А ведь ничего нового для вас я не сказал. Уверен, что Сергей Петрович не раз то же самое вам говорил. Он большой человек, хороший коммунист, крупный работник.
— Я люблю Сергея Петровича, уважаю! — вырвалось у Мейрама.
— Вот и отлично.
Зазвонил внутренний телефон. Александр Андреевич поднял трубку. Судя по разговору, звонил второй секретарь обкома партии Амантаев.
— Тороплив, это верно, — отвечал Александр Андреевич. — Но, по-моему, он сообразительный парень… Да вы не беспокойтесь, все в лучшем виде обойдется. Поймут друг друга.
Закончив разговор, секретарь снова повернулся к Мейраму.
— Значит, не терпится с открытой шахтой? Это верно: интересное дело, увлекательное.
— Если так, зачем же медлить с ним?
— Э, Мейрам Омарович! Не один Аширбек и не только мы, в Караганде, думаем об открытой шахте. В Москве тоже неплохие специалисты. И они по нашей просьбе изучают вопрос.
— Время уходит. Долгие месяцы могут пройти.
— Будем думать, что не месяцы, а недели… Потерпите. Так вернее будет. А то споткнуться можно…
Александр Андреевич протянул Мейраму руку:
— Как будто договорились?
— Договорились.
И Мейрам уже не раскаивался в том, что зашел к секретарю обкома.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Четыре года не был Жанабыл на родине. Многое за это время изменилось в Караганде. Не мог не заметить Жанабыл и того, как переменился характер его когда-то робкого и рассеянного тестя Жумабая.
На следующий день после приезда старик потащил зятя и дочь Майпу на шахту — посмотреть, что произошло на ней за эти годы. Жумабай ходил по шахте непринужденно, с видом хозяина. Он указал Жанабылу на молодого электросварщика в защитных очках. Электрические вспышки, как лезвием, резали толстую железную полосу. Металл таял, плыл, словно воск, рассыпались и шипели ослепительные искры.
— Это сын Бондаренко орудует, — сказал Жумабай.
— А как сам Бондаренко? Больше не скандалит?
— Что ты! Для него теперь что казах, что русский — все равны.
— Раньше не так он думал.
— То — раньше. Отсталый был человек. Э, не стоит вспоминать! Мы все крепко сроднились.
— Дело не в простом родстве, Жумеке.
— Вот и я то же говорю. Сознательные стали.
Они вышли из шахты. Вокруг стояли новые высокие и красивые здания. Жумабай перечислял, где что размещено, знакомил с каждым новым для Жанабыла человеком.
— Теперь наша шахта и механический завод в сто раз больше прежнего… Вот в этом здании — клуб, зрительный зал на пятьсот человек. А рядом — столовая и магазин. В этом большом корпусе — наша контора. Здесь мы получаем наряды на работу, лампы. Это баня. Видел, прошел кудрявый парень? Это новый маркшейдер Асет. А навстречу нам идет заведующий участком. Фамилию его никак не могу припомнить… столько народу кругом…
— Жумеке, — перебил Жанабыл, — а в театре вы бываете?
Жумабай с обидой посмотрел на зятя.
— А как ты думаешь? Оперу «Кыз-Жибек» три раза слушал! «Айман-Шолпан» — уж и сам не сосчитаю, сколько раз…
Жанабыл подмигнул Майпе, сказал вполголоса:
— Смотри-ка, мой тесть на старости лет начал по театрам ходить. Еще, чего доброго, влюбится в какую-нибудь легендарную казахскую красавицу!
— Ну что ты! Как тебе не стыдно подшучивать над старым человеком?
— Ладно, ладно, старик понимает шутки.
Жанабыл задержал шаг. Запрокинув голову, разглядывал высокий копер, укрепленный на металлических устоях, дощатый сарай, в котором сортируют уголь…
Да, раньше их не было. Много перемен кругом. И сам Жанабыл далеко не тот. Держится солидно, не дает воли своему горячему характеру и острому языку. Четырехлетнее обучение в партийной школе сказалось. Приятно ему видеть новшества, но и на старое тянет взглянуть. Растроганно он говорит Майпе и Жумабаю: