Песню подхватили Степан и другие русские. Из казахов никто не знал слов, кроме Каракыза и Нурмака, но тем не менее все подхватили песню без слов. Кто-то из русских пытался ораторствовать, но никто не слушал.
Сарыбала наблюдал за всеми, не слезая с коня. Он ничего не понял. Как это царь ушел с престола? Кто его согнал? Тот, кто сильнее? Вот бы увидеть этого силача! В раздумьях Сарыбала не заметил, как доехал до дома Пахрея.
СУЙГЕМБАЙ ПО ПРОЗВИЩУ МУЖИК
Царь свергнут, а постоянного правительства все нет. Глава Временного правительства Керенский выпустил деньги. Они не имели никакой цены. Война продолжалась, лилась кровь на фронтах, лилась кровь и далеко в тылу в борьбе за власть.
Наконец свершилась Октябрьская революция. Великое событие в казахских аулах называли «Лениным», «Большевиком», «Советом». В аулах возле Спасского завода первым вышел с красной повязкой на рукаве Турлыбай. Его примеру последовали многие. В Спасске и Караганде рабочие вывозили англичан за ворота в тачках, как шлак. Каждый второй кричал: «Долой буржуев!»
Но все это было лишь отзвуком революции. Волостные, назначенные при Николае, так и оставались на своих местах. Мнение аксакалов по-прежнему было законом. Как ни странно, в Спасске стражника Орынбека избрали в совдеп, и он являлся теперь одним из руководителей.
Что ни день, то новость. Люди ждут их, одни радуются, другие боятся. О том, как воспринимались новые порядки и новые известия, можно было судить по семье Пахрея, где Сарыбала жил второй год.
Пахрей лежит на печи. Его седая борода и толстые пальцы пожелтели от табачного дыма. Он курит не переставая. Если он не выпьет, то молчит, ни с кем не разговаривает, но сегодня разговорился без водки. Речь у него занятная, он то и дело примешивает к родному татарскому языку слова русские и казахские.
— Эти самые большевики, говорят, не только против царя, против баев, но и против самого аллаха. Я курю табак, пью водку, не молюсь богу, не соблюдаю уразу, но в аллаха верю и против него не пойду. Ведь он не такая сволочь, как Николай, он царь восемнадцати тысяч миров во вселенной!
— Перестань, отец! Твой аллах еще больше сволочь, чем Николай! — отозвался младший сын, Хусаин, маленький, верткий, рыжеватый джигит. Недавно он вернулся из армии. Единственное его занятие — делать конверты и продавать их. Он всем и всеми недоволен. Любит ссориться и не утихомиривается, пока не возьмет верх. Если чувствует, что сейчас потерпит поражение, то непременно подымет скандал.
Отец знает его сварливый характер и не связывается с ним. Но сын не умолкает:
— Я большевиков не боюсь. У меня нет ни богатства, ни счастья, ни здоровья. Пускай дрожат перед ними счастливые и богатые. И ты не бойся, отец. Ведь ты всю жизнь мучился, шестьдесят лет ты рубил топором не дерево, а свою нужду. И не разрубил. Топор уже притупился, сам ты состарился, а нужде нет конца. Посмотрим теперь, что нам даст клич большевиков: «Кто был ничем, тот станет всем!»
Среднему сыну Пахрея, Менликану, уже тридцать лет. Он близорук и вечно возится со своим ящиком. То спрячет его во дворе, то тащит в дом — никак не может успокоиться. Менликан торговал вразнос, бродил с этим ящиком по аулам и сейчас беспокоится: где бы зарыть его, чтобы никто не мог докопаться?
Выслушав Хусаина, он со вздохом сказал:
— Да, большевики кричат — кто был ничем, тот станет всем. Егора прижали, ограбили. Потом придут к Сенткамалову и Трипонову. А потом отберут ящик и у меня.
— Не тронут ни твоего ящика, ни конвертов.
— Ты думаешь, спекулянтов не тронут?
— Я не спекулянт, сам делаю конверты, сам продаю.
— А меня посадят, посадят! — тревожился Менликан.
Он поднял крышку ящика, заглянул внутрь. Там полно всякой мелочи: разных лекарств, иголок, гребешков, ниток. Стоит вся эта ерунда не больше одной коровы, но Менликан многозначительно говорит: «Это товар!» — и даже за едой все что-то подсчитывает на счетах. Сарыбала не знал, что хозяин ящика любить похвалиться, и, заглянув однажды в ящик, разочарованно заметил:
— И это все-е?
— Тут немало богатства, дорогой. Когда у овцы заведутся черви, казахи за одну вот эту бутылочку отдают барана. А когда сами простудятся, то за три вот таких таблетки не пожалеют и годовалого козла. Такого лекарства сейчас нигде нет. В этом маленьком ящике заключена целая отара овец… Куда бы мне его спрятать? — беспокоился Менликан.