— Одно ясно, что не белые, — пробурчал аксакал. — Кто бы они ни были — большевики или красные, — лица у них добрые. А белые пусть будут прокляты!..
Аксакал тронул своего верблюда и поехал к Аубакиру. После встречи с Петровым волнение бая еще не улеглось, а тут еще пристал аксакал:
— Салямалейкум, мырза! Живы ли вы, здоровы? Как поживают ваши дети, жены, ваши снохи и старухи? Нет ли убытка в вашем хозяйстве?
— Слава аллаху, все хорошо.
— Куда держит путь это большое войско?
— Преследуют белых.
— Кто они: красные или большевики?
— Не спрашивал.
— А я спрашивал, но никто не ответил. Наверно, красные, потому что знамя у них красное.
— Из дома нарочно за этим ехал?
— Нет, за зерном приехал. На зиму зарезал откормленного бычка, а хлеба нет. Возьми шкуру этого бычка, мырза, и дай мне зерна хоть немного.
— Нет зерна.
— Тогда дайте мне сукна или ситца, мырза, я обменяю на зерно.
— Ничего у меня нет!
— Шутите вы, мырза, есть.
— Ты в своем уме, Баумбек? Не знаешь, что я давно бросил торговать?!
— А почему бросил, милый? Разве не выгодна для тебя торговля, разве не она сделала тебя богатым? Боже мой, ты сам растоптал свое счастье!
— В такое время надо думать не о богатстве, а о том, как сохранить голову на плечах. Уж не свихнулся ты вообще, Баумбек?
Старик продолжал изумляться:
— Не понимаю, зачем людям горевать, если здоровье у них хорошее, еда есть, одежды хватает?..
Со стороны мелкими шажками подошел к ним Орынбек. На нем лисья шапка, волчья шуба, сапоги на высоких каблуках. От полицейской формы ничего не осталось, похож стал на аульного мырзу. С ходу поприветствовал он Аубакира, протянул руки, а Сарыбалу и Баумбека, стоящих рядом, не удостоил даже взглядом.
— Не такие уж они жестокие, мырза, а? — усмехнулся Орынбек. Что выражает его усмешка, понять трудно. Говорят, когда он подстрелил Хамена, то громко хохотал.
— Дорогой мой Орынбекжан, — опять вмешался Баумбек. — Я с трудом узнал тебя, Мои глаза привыкли к твоей военной форме. Где же она?
— Снял.
— Ну и хорошо сделал, противно она выглядела. Очень кстати мы встретились, дорогой. Говорят, не было бы снегу, не было бы и следу. Я ведь сосед Суйгембая, Мужика помнишь? Где его серая лошадка, которую ты брал у него на время?
— Могу ли я запомнить все подводы, которыми приходилось пользоваться?
— Значит, та лошадь пропала. Мужик так и знал, не стал искать ее. При встрече каждый раз он мне напоминает: «Встретишь родича, забери у него моего коня». Мы с тобой ведь оба из рода каракесек? Ну ладно, ладно, я ухожу искать зерно, только прошу тебя на минутку в сторонку…
Баумбек отвел Орынбека и начал шептать ему в ухо:
— «Оближи мне губы тогда, когда они горькие, а когда сладкие — сам оближу». Мы с тобой остались детьми каракесека, хотя и не живем рядом. Осторожней действуй, дорогой, осторожней. Здешние люди смотрят на тебя косо, прямо скажу — враждебно. Поговаривают: «Лошадь Суйгембая Орынбек отдал своему родственнику», «Две кобылы, пропавшие из аула Ташеке, Орынбек зарезал в своем доме…» Вот что говорят. Ходят слухи и о том, что ты руководил кражей магазина…
— Пускай болтают, Бауеке, Орынбеку наплевать.
— Дай бог тебе силу, дорогой. Род куандык — благородный, душа у него добрая. Доброго держись, а от худого удались, лучшего ничего не подскажу. А в том, что ты отдал лошадь Суйгембая своему близкому, признайся. Извинись перед Мужиком, дорогой. Он никому зла не делает, бездетный, бедный старик.
— Э-э-э, не зря ты столько времени говорил, голову мне морочил! Так бы и сказал, что ты адвокат Суйгембая. Молодец, серый кобель, молодец! — Орынбек дернул старика за бороду, и тот затряс головой.
— Не буду, ой-бай, не буду! — запричитал старик.
Орынбек отпустил бороду.
— Так мне и надо, так и надо! — проворчал Баумбек под нос. — Зачем вмешиваться в чужое дело! — С оглядкой забравшись на верблюда, он поехал прочь.
Когда дерутся две собаки, не пройдешь мимо — заметишь. А скандала двух людей перед своими глазами Аубакир не заметил, до того задумался. Перед комиссаром он стоял бледный и жалкий, а сейчас лицо его опять стало темно-смуглым и суровым. Он несколько раз вздохнул. Полк красных уже скрылся за холмами, но Аубакир все еще смотрит в ту сторону.
Проучив Баумбека, Орынбек подошел к баю и оживленно заговорил, стараясь успокоить его:
— Я все знаю, мырза, за всем следил, но только сейчас смог прийти к вам. — Орынбек заложил насыбай под язык. — Не надо горевать. Какая польза от мрачной думы? Мое горе тяжелее вашего. У вас, самое большее, отберут богатство, а мне, возможно, отрубят голову.