— Вставай, Сарыбала, вставай! Дядя Мухаммедий зовет. Сказал, чтобы ты оделся потеплей и скорее вывел коня, с ним поедешь. Ну, вставай же!
Батима долго тормошила мужа, и наконец Сарыбала поднял голову, с усилием открыл глаза. Сегодня он проспал, уже полдень. От вчерашней тишины в поле осталось одно воспоминание — начался буран. Ветер воет, налетает шквалом, то шипит как удав, то рычит как лев. Окна замело.
— Как жаль! — проговорил Сарыбала, открыв глаза. — Не успел поохотиться. Пропали теперь чистый снег и ясные следы! Откуда ветер, справа или слева?
— Не знаю, — ответила Батима.
— Ты еще не выходила во двор?
— Выходила, но не обратила внимания.
— Если ты не обратила внимания на такую погоду, то можешь не заметить и палача, который придет казнить тебя.
— А ты, засоня, при первой откочевке останешься спать в доме. Целый час бужу тебя, а все еще не очнулся. Бери одежду да поскорее одевайся, не возись. Дядя ждет.
— А если я не поеду?
— Дядя может обидеться.
— Ведь я только ночью домой вернулся! И опять ни свет ни заря меня хотят послать куда-то, да еще в такую метель!..
Подумав, Батима плеснула мужу на шею стакан холодной воды. Сарыбала сразу вскочил с постели, быстро умылся, оделся, вышел к коню. Во дворе возле верблюдов с тяжелыми тюками ждали Мухаммедий и Жамал.
Выехали в степь. Бездорожье, вьюга свистит, слепит глаза. Под ногами то утрамбованный снег с торчащим камышом, то глубокий сугроб, лошади по брюхо. Двигались гуськом: впереди Мухаммедий, за ним ведет верблюдов Жамал, замыкал караван Сарыбала. Куда направлялись, знал только Мухаммедий. Молодому мырзе тридцать лет, но говорит он мало и тайну хранить умеет. Он не лопнет от радости, не согнется в дугу от печали, как многие слабовольные мырзы. Мухаммедий всегда спокоен, уравновешен, жаль только, что не имеет образования, а если б учился, то, пожалуй, не уступил бы никому ни в злодействе, ни в добром деле. Приходом красных он напуган и обеспокоен, но никому, даже закадычным друзьям и родне, которая едет рядом, в этом не признается.
Вьюга бешеными порывами налетает на него спереди, бьет в лицо, в грудь, мешает открыть глаза, не дает ходу коню. Каждый раз, налетая с воем, вьюга будто хочет сказать: «Вернись! Не вернешься — похороню!» Но молодой мырза не отступает. Похоже, что опасность сзади страшнее опасности впереди. Мырза об этом не говорит, но Сарыбала чувствует. Мухаммедий наслышался о том, что красные сжигают все на своем пути, и хочет убежать от пожара. Когда его лицо сплошь заиндевело и он потерял направление, обернулся к спутникам:
— Где-то здесь была большая яма. Кто из вас помнит?
— В такую метель, мырза, не найти не только яму, но и торчащий на равнине курган, — отозвался Жамал. Голос у него негромкий, хриплый, вдобавок глушит его встречный ветер, и мырза ничего не разобрал. Тогда Сарыбала крикнул:
— Не знаем, где яма! Голова уже закружилась!
Мухаммедий молча тронул коня. Вьюга бушует. Вскоре лошадь мырзы увязла в снегу по грудь. Мухаммедий слез, обошел сугроб и с радостной улыбкой воскликнул:
— Нашел! Та самая!
В неистовый буран в необитаемом месте он нашел какую-то яму — нисколько не отклонился в сторону!
Трое одной лопатой поочередно стали выбрасывать снег из ямы. Очистить ее было нелегко, снег тут же валился обратно. В тяжелых тулупах копать неудобно, а снимешь тулуп — сразу до костей пронизывает ветер. Скоро упарились, вспотели все трое, но вырыли наконец яму на нужную глубину и сняли тюки с верблюдов. Тюки оказались тяжеленными, пришлось перекатывать их по снегу. Тюков было около десятка. Сарыбала от усталости еле волочил ноги, но и те, двое взрослых и сильных, тоже устали не меньше.
— Да, джигиты, досталось нам сегодня! — признался Мухаммедий, когда зарыли тюки. — Но ничего, скоро красные уйдут, и забудем мы нынешние тревоги.
Обратно возвращались быстрее — то рысью, то широким шагом. Поклажи не было, укрыться негде, а холод подгонял. Вспотевший от работы Сарыбала скоро промерз. Брови, ресницы, рукава покрылись серыми льдинками. Лицо будто окаменело, щеки ничего не чувствовали, а буран не переставал. С наступлением темноты еле добрались до аула, и, прежде чем разъехаться по домам, Мухаммедий предупредил:
— Не только посторонние, но и жены наши не должны знать, куда мы ездили и зачем.