Из сизой пелены дыма навстречу гостю вышла Зура, жена Яхии. От нее пахло едким дымом, из глаз текли слезы. Она высморкалась и уголком грязного кимешека стала вытирать чумазое лицо. Грубоватая и неопрятная Зура, увидев перед собой неожиданно появившегося родственника, изобразила на лице смущение.
— Слезай с коня, пообедай, — предложила она.
— Спасибо. — Сарыбале не хотелось задерживаться в этом коптилище.
Из большого проема в стене — не то окна, не то двери — появился сам Яхия, в кальсонах, в одной нательной рубашке и сапогах на босу ногу. За ним выбрались на свет пятеро детей, чумазые и грязные, словно поросята, только что вылезшие из лужи вслед за свиньей. Неприятно было притронуться к ним, чтобы, по обычаю, приласкать. Дети шли по стопам отца. Самый старший, лет десяти — двенадцати, широколицый и рыжий Габбас, уже воровал маленьких ягнят. Сарыбала брезгливо оглядел семью родича.
— Доброго пути, уже едешь? — спросил Яхия.
Дети начали драться между собой, зашумели, отец дал каждому затрещину и прогнал к матери.
— Отойдем в сторонку, — предложил Яхия. — Хочу кое-чем с тобой поделиться.
Присели на зеленой траве. Яхия заложил за губу насыбай. Сейчас он выглядит невзрачно, неряшливо, но когда-то был лихим джигитом, в молодости боролся на поминках и взял большой приз — двугорбого верблюда и выделанную шкуру выдры. Сейчас ему уже перевалило за сорок, веки у него тяжелые, как у беркута, нос большой, глаза все еще горят. Когда-то он учился, от природы не глуп и о жизни знает немало. Отец его, знатный аксакал, умер, когда Яхия был мальчишкой. Мать его — умная байбише Джамила, стала женой Махамбетше и многому научила сына, но отучить от воровства не смогла. Яхия не воровал у бедняков и своих родственников, редко угонял скот сам, а чаще нанимал какого-нибудь проходимца, и тот пригонял коней из дальних мест, из аулов других родов. Никогда Яхия не попадался с поличным, не вредил близким, и потому его только осуждали, но открытой злобы или ненависти не проявляли.
— Билал сейчас в Акмолинске, — сказал Яхия. — Ты уезжаешь по казенному делу. Пусть будет счастье вам обоим. Не хочу одному больше, другому меньше, одинаково желаю.
Билал — младший сын Махамбетше от Джамилы. Яхии он доводится родным братом, а Сарыбале — двоюродным. Тем не менее Яхия выразил обоим одинаковое пожелание.
— Есть плохая манера у казахов — соперничество, — продолжал Яхия. — Даже двое близких, выбравшись в люди, вечно злобятся один на другого. Посмотри на потомков Игилика. Если бы Игилик был жив, то мой отец не отобрал бы волостную власть у Мустафы. Мустафа умер от разрыва сердца перед уездным начальником как раз в минуту, когда жаловался на своего родственника Беккожу. В роде матай таких безобразий не было. Будьте дружны, милые.
— А чего нам делить?
— Да, не осталось у нас ни богатства, ни счастья, чтобы драться из-за него. Но люди ссорятся не потому, что мир тесен, а потому, что много коварных замыслов. Если Билал при новой власти получит чин волостного, то тебя будут прочить ему на смену. Эту тайну я тебе раскрываю, чтобы ты знал и опасался своего хитроумного тестя.
— Разве Билал добивается чина волостного?
— Известный русский Катченко, который недавно установил власть Советов на заводе, главный большевик из Акмолы. Он сидел в тюрьме Колчака вместе с сыном Сейфуллы, Сакеном. Катченко вызвал к себе Билала. При Советах волостной старшина должен быть из бедняков. Наш Билал и бедняк, и по-русски учился, и, вдобавок ко всему, записался в коммунисты. Если бог не отдал навечно волостную власть потомкам Игилика, то Билал на этот раз должен взять ее в свои руки. Я желаю, чтобы все совершилось мирно, но борьбы все равно не миновать. Волостной Мухтар и Аубакир будут вместе травить Билала.
— Для чего это Аубакиру?
— Бродячий черный узбек стал для нас большим злом. Он не успокоится, пока не сживет со свету всех потомков Матая или, самое меньшее, Кадыра. Мы уже разбрелись, как овцы, нет в нашем роду единства. Он выдал дочь за тебя не по своей доброй воле, а из боязни перед красными. А красные ведут себя непонятно! Когда пришли, чуть было живьем не проглотили всех баев! А теперь богача Аубакира послали собирать для себя двадцать тысяч овец, Мухтар все еще правит волостью, кровопийца Орынбек опять носит шашку и винтовку…
Как видно, немало надежд возлагал Яхия на юного родственника, долго говорил обо всем, что накипело на душе. Сарыбала молчал, и нельзя было понять, мотает ли он на ус или пропускает мимо ушей дядины слова. Потом взял в руки плеть, поиграл ею, давая понять, что пора ехать.