— Белые дошли до Аккуля. Красные уходят из Акмолы…
— Кто сказал?!
— Сын Есенбая, известный Белтибай.
— А ему кто сказал?
— Посыльный Ортавской волости. Он возвращался из Акмолы.
— Тогда, значит, правда!
Шум толпы покрывал зычный голос Кулмагамбета:
— О аллах, осчастливил нас! Жертвую белоголового барана!
Аубакир и Гутермахер хоть и не присоединили свои голоса к толпе, но от радости чуть не заплакали. Возбужденные байские сыновья тут же вскочили на коней, подхватили в седло барана, и началась игра — козлодрание. В толпе, не успев опомниться, переглядывались недоуменно, не зная, верить слуху или не верить. Подобные суюнши и козлодрания бывали не раз и раньше, но радостный вихрь скоро сменялся унынием. Может быть, и эта буря утихнет, кто знает.
Новость новостью, но Аубакир, Гутермахер и Кулмагамбет, посоветовавшись, решили: овец собирать. Если советская власть свергнута, овец возвратим. А если нет, то выполним задание и не окажемся на подозрении.
По распределению Кулмагамбета помощники Аубакира разъехались собирать овец. Напарником Сарыбалы оказался Атуша, юркий джигит, служивший раньше посыльным при волостном правителе. Местные аулы он знал хорошо, но еще лучше знал способы, как обмануть людей, схитрить, смошенничать. Не успели они выехать из аула, как Атуша начал поучать:
— Сейчас мы заедем в аул Бахры. Он не входит в Тунгатар, а относится к роду сайдалы и там у них свой аульный правитель. Очень богато живут. Бог поможет, добычи у нас будет по горло.
— Мы должны собрать две тысячи овец, ни больше ни меньше.
— Но мы же имеем право отбирать, что годится, что не годится! Некоторые вместо овец захотят сдать крупный рогатый скот. Если попросит за корову засчитать восемь овец, то я ему засчитаю пять. Некоторые пожелают сдать ягнят вместо баранов. Мы потребуем больше, а запишем меньше. Не волнуйся, я соберу для казны две тысячи овец. Сверх того, тебе выделю пятьдесят и себя не забуду. Только, дорогой, не мешай мне. Такая ярмарка не часто бывает. Такого поручения мы второй раз не дождемся.
— В общем, я тебя понял: хочешь нажиться. А за счет кого?
— Безразлично. Лишь себя не обидеть. Так все живут.
— Бога не боишься?
— Боюсь.
— Людей стыдишься?
— Стыжусь.
— Воровать брезгуешь?
— Брезгую.
— Все врешь. Если бы говорил правду, то постыдился бы присваивать чужих овец, наживаться за счет других.
— Милый, я немало поездил с толковыми людьми, кое-что повидал. Послушай меня…
— Толковые люди — это, по-твоему, волостной Мухтар и ему подобные? Я тебя слушаю, но предупреждаю: если будешь обманывать, наши дороги разойдутся.
Атуша помолчал, что-то прикинул и сказал:
— Ладно, не буду обманывать, не буду. Я пошутил. А ты сразу поверил. Нельзя заниматься такими делишками в советское время…
Атуша от своих намерений отказался сразу, и Сарыбала не стал допытываться почему. Оба замолчали и мрачные поднялись на вершину холма. Внизу виднелась река, вдоль берега расположились юрты. В аулах происходило что-то важное. Все, от мала до велика, покинули юрты. Нарядно одетые женщины тянули какую-то заунывную песню, толпой шли от одного аула к другому и были похожи на пестрый букет цветов, украшающий все джайляу. Группа всадников бешено крутилась в горячей схватке на козлодрании. Джигиты были так увлечены, что не замечали не только упавшего с коня или сломавшего ребра, но даже и убитого. Вихрем носились все, начиная от мальчишки на хромом стригуне и кончая стариком на жеребой кобыле…
— Как раз на той попали. Девушку замуж выдают, — пояснил Атуша. Настроение его сразу поднялось, он пришпорил коня. — В этих краях очень интересно выдают замуж. Здесь отсталый народ, соблюдают старые обычаи. Заедем давай, посмотрим.
Сарыбала молча кивнул, прислушиваясь к женским голосам. Заунывно, грустно тянула невеста. Ее сопровождали сверстницы, подружки, молодые женщины — все подпевали невесте, и у всех на глазах стояли слезы. Печаль невесты — печаль для всех, Трогательные голоса разносились далеко по степи…