Распираемый гневом, Махамбетше не проронил ни слова, отвернулся и пошел к аулу. Остальные, утихомирившись, последовали за ним. У речки остались двое — Мекеш и седобородый.
И снова крик, шум — аулы спешно снимались с временной стоянки.
…В старой скрипучей телеге ехал мальчик Сарыбала. Он смотрел назад. Как все удивительно странно: русские накормили его хлебом, а Мекеш… Кровь, русские — все стояло перед глазами мальчика. Когда он заснул, ему снилось… то он громко смеялся, то что-то жевал и глотал, а то вдруг вскрикивал и начинал плакать.
РАБЫ ДЖУНУСА
Нелегко пришлось елибаевцам на землях рода сикымбай. Влиятельный в этих краях бай Джунус зажал пришельцев со всех сторон и в течение десяти дней не позволял сделать ни шагу. Тогда Махамбетше привез землемера и урядника и отвел себе участки. Но Джунус поднял против елибаевцев весь род сикымбай. Махамбетше не на шутку растерялся. Он спешно послал гонцов к сородичам. На зов примчались тридцать отборных джигитов во главе с Мекешем.
Три дня враждующие стороны грозили друг другу, но вступить в кровавую схватку не решались.
На четвертый день Мекеш не вытерпел, вскочил на коня и стал один носиться перед строем сикымбаевцев, выкрикивая:
— А ну, сикымбай, жаждущий крови, выходи! Кто смелый — выходи сражаться! Если ты мужчина, Джунус, выезжай один! Если баба — кидайся всем табором!..
Ни один джигит из рода сикымбай не отважился на поединок.
После неудачной попытки изгнать елибаевцев Джунус приступил к своему привычному «промыслу» — конокрадству и воровству.
Земля промерзла, а снега еще нет. Ночь тихая-тихая, звезды мерцают ярко и густо. Вот одна сорвалась, прочертила небо, погасла.
На склоне холма зимовка из пяти избушек. В самой маленькой из них одна-единственная комнатушка, небольшая и низкая — потолок головой заденешь. Посредине подпорка из кривой жерди. Стены не замазаны. Черный дерн крошится, отваливается, в нем кишат блохи. Стоит горький запах полыни, постеленной на пол толстым слоем. В промежутках между редкими потолочными жердями торчит трава, почерневшая от копоти. Из приземистой печки дым валит в комнатушку. Самодельная плошка тоже коптит и едва освещает лица троих, сидящих на переднем месте. Как только открывается и закрывается дверь, звонко, барабаном, бьется высушенный бараний желудок, натянутый на оконный проем.
Хозяин избушки Мустафа-хаджи, младший брат бия Махамбетше, лет сорока, коренастый, смуглый, со следами черной оспы на лице. Он остался сиротой с колыбели, и выкормила его соской бедная тетка. Семнадцать лет он пас косяк лошадей старшего брата и получил за это десяток голов мелкой живности. Когда исполнилось Мустафе тридцать два года, он продал всю скотину и ушел в Мекку, оставив дома жену Хадишу с двумя маленькими детьми.
Мустафа выдержанный, спокойный, добродушный, хотя его волосатое рябое лицо всегда сурово. Говорит мало, но умно и боится только одного бога. Он мечтает постоянно о загробной жизни. Говорит, что на этом свете у него все обстоит хорошо, осталось уладить дела на том. Хаджи Мустафу знают все шестьдесят семей рода елибай. Обиженные приходят с жалобой к справедливому Мустафе-хаджи. Особенно в том случае, когда их притесняет Махамбетше. Сам хаджи не может повлиять на бия, и вся его помощь заключается в том, что он обращается к всевышнему с молитвой: «Заступись за беднягу, одари его чем-нибудь». Но бог всегда остается глух к мольбе, и Мустафа не раз собирался уйти из этого несправедливого, суетного мира, умереть где-нибудь в Мекке или Медине.
Перед смертью известный бай-многолошадник Джолан завещал Мустафе сходить еще раз в Мекку, и Мустафа собрался было идти.
— Как мы останемся без тебя? — забеспокоилась Хадиша, а дети заплакали.
— Аллах поможет. Даст аллах день, даст и пищу, — ответил Мустафа.
Сейчас, сидя на переднем месте, он, как обычно, внушал маленькому Сарыбале:
— Знай, что бог один, пророк справедлив, а Коран — правда!
— Бог один, пророк справедлив, Коран — правда!
— Выучи наизусть. Повтори сто, тысячу раз и запомни!
Сын сообразительный, все схватывает на лету, не надо ему повторять сто и тысячу раз. Но отец строг, проверяет:
— Какие приметы у аллаха? На какие части делится шай?[3]
— У аллаха восемь примет. Вы говорите, что шай делится на две части, а Кутеке утверждает, будто и на две, и на четыре, и на восемь — сколько захочешь.