— Как же она могла успеть? Ваши аулы отделяет дневной переход, и она впервые переступила твой порог только сегодня.
— Зачем придираешься, хан? Отправляй нас за дверь.
— Не отправлю. Твои обвинения необоснованны.
— Омаяу! — рассердился Домбай. — Чужих жен выводить — это обоснованно, а я требую свою законную — и необоснованно? Не признаю твоего решения, будь ты хоть самим богом, а не ханом!
Он похож на бодливого черного бугая.
«Ни вида, ни ума у этого дурня Домбая, — подумал Сарыбала. — Как останется бедная Асия с таким дикарем?»
Сарыбале и обидно и досадно, что такая девушка, как Асия, не вправе выбрать себе жениха сама. Пришла новая власть, но ни одна из здешних женщин не в силах разорвать путы шариата, и никто ей в этом не помогает. Сарыбала знает, что влияние Советов все шире распространяется по степи, как вешняя вода. Но пока эта вода не оросит плодородную почву, половодье не наберет силы, земля не даст плодов. То же самое и с народом. Не только Асию держали в плену старые традиции, но и в сознании самого Сарыбалы, когда он думал о будущем, боролись надежда и сомнение.
— Люди! — обратился ко всем Атуша. — Наступило утро. Игрища окончены. Я слагаю с себя полномочия хана. А мырзе Домбаю разрешаю распоряжаться своей женой, как он пожелает.
Участники ночного веселья стали расходиться. Асия в сопровождении двух женщин ушла далеко от аула. Атуша и Сарыбала сели на коней и нагнали девушек. Асия, откинув покрывало, встретила их с улыбкой. Взгляд ее как бы говорил: «Рада вас видеть. Скажите мне что-нибудь…»
— Видя вашу улыбку, можно забыть любое горе! — сказал Сарыбала с волнением.
— Вы шутите, — ответила Асия и вздохнула. — Говорят: чего много — то дешево, чего мало — то дорого. У меня всего много, только мало счастья. Улыбка моя нерадостна, ведь улыбки бывают хуже слез.
— Кто ищет, тот свое найдет, говорят. Вот наступило утро, взойдет сейчас солнце, обласкает землю, люди встретят еще один радостный день. Радуйтесь вместе со всеми.
— Дважды мне пришлось слушать ваши слова, и оба раза вы подняли мне настроение. Спасибо. Не забывайте меня, заезжайте в гости…
Больше они ничего не сказали друг другу. Сарыбала попрощался. Взбираясь на подъем, он оглянулся. Асия все еще стояла и смотрела вслед.
ВСТРЕЧА С КАТЧЕНКО
Табун пригнали к аулу. Жеребят привязывают к жели, кобылицы теснятся вокруг. Солнце, еще не поднявшись в зенит, уже печет. Большинство жителей аула ходят босиком, в одних рубашках и кальсонах, ищут тень или ветерок. Собаки притаились в тени возле юрт, высунули языки.
Из белой юрты пошла к ручью женщина, накинув на голову чапан. Спрятавшись от глаз, разделась и с наслаждением окунулась в воду. Чернеет только голова над ручьем.
Председатель аульного Совета Амиржан, несмотря на жару, надел сапоги, теплое купи из овечьей шерсти, покрашенной хной, тымак из барашка и сидит перед Сарыбалой. Вчера он вернулся из аула Кулмагамбета, где был на распределении налога. Из пятнадцати тысяч овец ему поручено собрать две. Приехав, созвал к себе аульных старшин и аксакалов из рода бархы, и все вместе решили, какому аулу и какой семье сколько сдавать овец. Сейчас Амиржан намерен доложить об этом распределении Сарыбале, как представителю высшей власти.
Он раскрыл войлочную сумку, крест-накрест перевязанную ниткой из верблюжьей шерсти, вынул из нее тоненькую книжку. Обрезок химического карандаша длиной в указательный палец висел на груди на нитке. Движения председателя очень важны и медленны. Потный, вялый, он говорит невнятно, как бы с неохотой. По виду он лежебока, способный пролежать на одном месте с утра до вечера, если никто не потревожит.
У Сарыбалы уже сложилось мнение о нем: «Местный грамотей. По-арабски, возможно, умеет читать и с грехом пополам писать. Поэтому и назначили председателем аулсовета. А по натуре бедняга — ротозей из ротозеев, неряха из нерях».
Прежде чем что-либо записать, Амиржан, как дитя, мусолил языком кончик химического карандаша и пачкал себе губы. Еле-еле разобрался в списке, который составлял сам.
Пришел Атуша и привел какого-то старика с покрасневшими веками. Кивнув головой на Сарыбалу, Атуша сказал:
— Вот ему расскажи свою жалобу, аксакал.
Старик горячо заговорил:
— Рад видеть, дорогой мой, потомка славного Кадыра. Выслушай мою жалобу внимательно. Пусть пойдет по миру этот проклятый аулнай! Он обязал меня сдать на мясо десять баранов. У меня триста голов овец и больше никакой скотины. А у его двоюродного брата пятьсот овец, пятьдесят лошадей, десять верблюдов. И ему тоже сдавать всего десять баранов. Где же справедливость, бог мой? Когда перестанут притеснять людей из слабых родов? До каких пор мне отдавать и отдавать? С меня, прямо скажу, шкуру содрали, но что заимел от этого негодный аулнай? Был бедным и остался бедным. Я нажил небольшое богатство своим трудом, а теперь мое хозяйство расходится по чужим рукам. Если поборы не прекратятся, то весь оставшийся скот я лучше сдам правительству, а аулнаю кукиш. Захочет он прыгнуть на коняжку, да ножки коротки.