— Если за мурата не отомщу кошкару, зачем мне жить на свете?! — И, показав на коней, продолжал: — Двух кобылиц и того гнедого со звездочкой я взял у кошкара. Это только начало. Если Мухтар забирал у муратовцев табуны, то и я буду забирать у кошкаровцев табуны. Если Мухтар порол муратовцев чужими плетями, то я буду пороть кошкаровцев своими собственными. Время баев ушло, пришло время бедняков. Кто хочет отомстить — становись под красное знамя!
Сарыбала опять фыркнул. Аубакир потупил глаза. Рябое лицо его побурело, ярость кипит в нем, вот-вот взорвется.
— Эй, Ныгман, — сказал наконец Аубакир и посмотрел вверх. — Кто ищет беды — тот ее встретит, кто жаждет скандала — тот его получит. Чем подогревать нездоровое буйство молодого джигита, лучше бы успокоил его. От мести мы ничего не выиграем. Надо призывать людей не к мщению, а к разумному делу. И тебе тоже самое говорю, милый Билал.
— Будете давать мне советы, когда я попрошу. А пока я живу своим умом.
— Считал тебя умным шутником, а ты, оказывается, глупый шутник!
— Ты сам глупый!
— Тьфу, дурак!
— Ты сам дурак!
В сердцах сплюнув, Аубакир поднялся на коня. Многие пытались его остановить, хватались за поводья, но он уехал.
Воцарилась тишина. Через минуту Нурман начал браниться:
— Ай, голубчик мой, смекалки у тебя мало! Расправился хотя бы с одним Мухтаром — и того хватит! А теперь очутился между двух огней! Ай-ай, как обидно!
— Что он, сильнее советской власти, что ли?! Черный узбек нанес мне обиды не меньше, чем Мухтар! — гневно воскликнул Билал и поднялся.
Сарыбала вмешался только сейчас:
— Билал, подожди, не горячись. Видно, ты не успокоишься, пока не отомстишь своим недругам. Самый большой вред людям приносит воровство, насилие, взятка, безделье и лень. Если ты сможешь уничтожить Мухтара и Аубакира, то старайся вести борьбу и с этими пороками!
Билал ушел, ничего не ответив на пожелание Сарыбалы.
Прошло, самое большее, полтора месяца, и стало известно, что на Билала поступило в Акмолинск шестьдесят жалоб. Если даже считать, что из шестидесяти жалоб пятьдесят организованы Аубакиром и Мухтаром, то десять, без сомнения, подали сами пострадавшие. А это немало. Билал доехал по аулам, в сопровождении джигитов, несдержанных, скорых на опрометчивые поступки. Кроме своих обязанностей Билал вершил дела милиции, суда, конфискации, даже выступал в роли аксакала. Добычу свою тут же отправлял домой. За один лишь месяц у Махамбетше появилось семь жеребят, вместо двух ездовых лошадей стало четыре. Заметно приумножилась и отара овец.
В ту ночь, когда Билал вернулся домой из поездки по аулам, постучался к нему Тусим, сын бедняка Бупея из рода кошкар. Хотя он жил под крылышком Мухтара, плохого о нем никто не говорил. Он скромный, честный джигит.
— Добрый вечер, — сказал Тусим, вынул из кармана конверт и протянул его Билалу. — Сказали вручить немедленно.
Билал начал читать и побледнел, письмо задрожало в его руках.
«…Мы тебе верили, считали тебя грамотным, выходцем из бедняков, человеком, преданным партии. Но ты не оправдал нашего доверия. Даже на волостного Мухтара люди не подавали столько жалоб. Если народ не поддерживает тебя, то и мы тебя поддерживать не можем. Терпеть в рядах руководителей того, кто позорит советскую власть, нельзя. Немедленно передай волостные дела Бупееву. Захар Катченко».
Сам Катченко назначил Билала волостным правителем, сам же и снял его. В то время в степи мало было таких, как Катченко, принципиальных и последовательных большевиков. Время было сложное, многие не могли сразу разобраться в политической обстановке. Советской власти приходилось бороться не только с коварными врагами, но и с неумными друзьями. Как вспомнишь тяжелую неразбериху тех дней, даже сердце сжимается.
Билал прочитал письмо, и у него мысли не зародилось, что он и на самом деле виноват. Оглядел кровати у стен — одна напротив другой. И на той молодая жена, и на другой…
Билалу захотелось избить Тусима, спокойно сидевшего в переднем углу. На тюке с вещами лежали сверху три папки со служебными бумагами. Билал схватил их и с размаху швырнул к двери.
— Вон отсюда, сволочь, возьми и убирайся! — крикнул он и вышел из юрты.
Билал долго бродил за аулом, охваченный яростью.
Послышался топот, из темноты вынырнул всадник.
— Стой! Кто едет? — окрикнул Билал.
— Это ты, Билал? — отозвался всадник и слез с коня.