— Ох уж эти родственники! — насмешливо произнес он.
— Ньюленд, неужели тебя не интересуют родственники?
— Ничуть!
— И тебе все равно, что подумает тетя Луиза ван дер Ланден?
— Абсолютно все равно — если она способна заниматься пустяками, словно какая-нибудь старая дева, — отозвался Арчер.
— Мама не старая дева, — поджав губы, объявила его девственная сестрица.
Ньюленда так и подмывало крикнуть ей в ответ: «Вот именно старая дева, и ван дер Лайдены — старые девы, да и мы все — стоит нам хоть чуточку соприкоснуться с реальностью — тоже превращаемся в старых дев», но, заметив, что ее длинное кроткое лицо вот-вот исказится от плача, он устыдился, что напрасно ее обидел.
— К черту графиню Оленскую! Не болтай глупостей, Джейни, я не обязан ее опекать.
— Конечно нет, но ведь ты же сам попросил Велландов поскорее объявить о помолвке, чтоб мы все могли ее поддержать, и, если бы не это, тетя Луиза никогда не пригласила бы ее на обед в честь герцога.
— Не вижу в этом приглашении ничего дурного. Она была там красивее всех, и благодаря ей обед не казался таким заупокойным, как все вандерлайденовские банкеты.
— Но ты же знаешь, что дядя Генри позвал ее только ради тебя, это он уговорил тетю Луизу. А теперь они так расстроились, что завтра возвращаются в Скайтерклифф. Знаешь, Ньюленд, по-моему, тебе надо спуститься к маме. Мне кажется, ты просто не понимаешь, каково ей сейчас.
Ньюленд застал мать в гостиной. Подняв озабоченное лицо от шитья, она спросила:
— Джейни тебе рассказала?
— Да, — он старался говорить таким же спокойным тоном, как и она. — Но я не могу принимать все это всерьез.
— Даже оскорбление, нанесенное кузине Луизе и кузену Генри?
— Неужели их можно оскорбить такой чепухой, как визит графини Оленской к женщине, которую они считают вульгарной?
— Считают!
— Ну да, они правы, но у нее можно послушать хорошую музыку и повеселиться в воскресные вечера, когда весь Нью-Йорк умирает от тоски.
— Хорошую музыку? Сколько мне известно, там была женщина, которая влезла на стол и распевала песенки— из тех, что поют в Париже в известных заведениях. Там курили и пили шампанское.
— Но ведь такие вещи происходят и в других местах, а мир еще не перевернулся.
— Надеюсь, ты не намерен защищать французское воскресенье, друг мой?
— Когда мы были в Лондоне, я частенько слышал, как вы ворчали по поводу английского воскресенья, мама.
— Нью-Йорк — не Париж и не Лондон, — сказала миссис Арчер.
— Разумеется, нет! — простонал ее сын.
— По-видимому, ты хочешь сказать, что здешнее общество не столь блестяще. Ты, конечно, прав, но мы принадлежим к этому обществу, и те, кто к нам приезжает, Должны уважать наши обычаи. Особенно Эллен Оленская — ведь она вернулась сюда именно для того, чтобы уйти от той жизни, какую ведут в блестящем обществе.
Ньюленд ничего не ответил, и миссис Арчер продолжала:
— Я собиралась надеть шляпу и просить тебя съездить со мною на минутку к кузине Луизе. — Видя, что Арчер нахмурился, она заметила: — Мне кажется, ты мог бы объяснить ей, что, как ты сам сейчас говорил, за границей общество не такое, как у нас… Публика там менее разборчива, и госпожа Оленская, возможно, не понимает, как мы смотрим на подобные вещи. Ты ведь и сам знаешь, что это было бы лишь в интересах госпожи Оленской, — с невинным лукавством добавила она.
— Милая мама, я, право, не вижу, какое нам до всего этого дело. Герцог ездил с госпожою Оленской к миссис Стразерс, он даже сам привез миссис Стразерс с ней познакомиться. Когда они приехали, я как раз был там. Если ван дер Лайдены хотят с кем-нибудь поссориться, то настоящий виновник пребывает под их же собственной крышей.
— Поссориться? Ньюленд, ты хоть раз слышал, чтобы кузен Генри с кем-нибудь ссорился? Герцог — их гость, к тому же иностранец. Иностранцы совершенно не разбираются в тонкостях — да и где бы они могли этому научиться? Но графиня Оленская родилась в Нью-Йорке, и ей следовало бы уважать чувства ньюйоркцев.
— Ну, если им необходима жертва, я разрешаю вам бросить им на растерзание госпожу Оленскую, — с досадой воскликнул Арчер. — Я не понимаю, почему мы с вами должны искупать ее грехи.
— О, разумеется, ты рассуждаешь с точки зрения Минготтов, — возразила его мать обиженным тоном, который обыкновенно означал, что она вот-вот рассердится.
Печальный дворецкий раздвинул портьеры гостиной и объявил:
— Мистер Генри ван дер Лайден.
Миссис Арчер уронила иголку и дрожащей рукою отодвинула назад свой стул.