Макс (визгливо). Замолчи!
Кило. Ты мне не веришь.
Макс. Ошибаешься, никакая она не белая ворона. Да и отчего бы ей быть белой вороной? Только потому, что тебе этого хочется? Только потому, что ты думаешь: мне уже четвертый десяток, молодость прошла, а ни одна душа меня не разглядела, не увидела меня таким, какой я есть. Не угадала, какой я на самом деле. (Смеется.) А она разглядела!
Кило. А почему бы и нет!
Макс. Надо же, именно она! Ах-ах-ах, бедная больная овечка!
Кило. А почему бы и нет?
Макс. Потому что это невозможно! Потому что так не бывает!
Трое подвыпивших поляков проходят мимо, хлопают Макса по плечу, что-то говорят ему по-польски.
Что же она тебе набрехала? Как же ей удалось тебе внушить, будто она девочка-подросток? И ты даже не смеешь к ней прикоснуться?
Кило. Она не девочка-подросток.
Макс. О нет, Кило, далеко нет!
Кило (после некоторого колебания). Я все знаю о ней, Макс. И тебе я все расскажу, только обещай молчать, это секрет.
Макс кивает.
Она была помолвлена целый год с одним молодым французом, они должны были пожениться. И Фламин этого хотел. Она никак не может забыть того человека, так они любили друг друга, она жила с ним, как жена, как сейчас хочет жить с ней Ламбер. А потом, потом он упал в печь для обжига извести.
Макс. Здесь, в Верьере?
Кило. Да.
Макс. Когда это было?
Кило. В прошлом году.
Макс. В прошлом году в печь упал Жан-Мари из Рана, но вряд ли это мог быть он.
Кило. Так ты его знал?
Макс. Конечно. В прошлом году виделся с ним каждый день. Малу сказала тебе, что была с ним обручена?
Кило. Да, его звали Жан-Мари. Когда он умер, сказала она, она вроде бы лишилась рассудка, сама не знала, что с ней творилось, она стала много пить и всякое такое, а потом заболела.
Макс. Из-за этого мальчишки? (Начинает истерически смеяться.)
Кило. Снова ты мне не веришь?
Макс (истерически хохочет). Верю, верю, верю!
Кило (сердито). Никто не хочет говорить со мной искренне, все мне морочат голову.
Макс (становится серьезным). Кроме меня. Я один никогда не морочу тебе голову, запомни это. Есть две вещи, в которых ты должен всегда соблюдать осторожность. Никогда не верь тому, что бабы рассказывают тебе, и, во-вторых, никогда не верь их признаниям. Ну, чего уставился? (Обнимает его за плечи.) Что с тобой? Ты боишься меня? Я ведь желаю тебе добра, Кило. Возможно, у Малу есть особые причины пудрить тебе мозги. У женщин на то бывают разные причины, с этим народом никогда не знаешь, на каком ты свете. Впрочем, ведь Жан-Мари действительно упал в известковую печь.
Кило. Вот видишь.
Макс. Забудь об этом. (Он потуже затягивает шарф Кило, глубже надвигает ему на голову кепку.) Завернись-ка получше. Похолодало. Туман…
Картина пятая
Конденсаторная. Четыре часа утра. Малу ходит взад-вперед. Курит. Расчесывает волосы. У печки сидит Б о б е к в армейской шинели.
Малу. II пе vient pas. Quelle heure est-il?[232]
Б о б e к. Quatre heurs[233]. (Говорит что-то по-польски, показывая на печурку.)
Малу. Non[234].
Бобек протягивает ей фляжку с можжевеловой водкой.
Мне запретил врач. Это вредно для почек. У меня больные почки. Les reins[235]. (Показывает.)
Он не понимает, отвечает ей что-то по-польски.
Ты тоже ничего не понимаешь. (Она смеется, он смеется вместе с ней.) Смейся, смейся. Comprends pas?[236] Бобек. Non.
Малу. Ну, вот и отлично. Скотина. Лентяй. Пьяница. Скотина. Comprends pas?
Бобек качает головой. Малу мурлычет какую-то мелодию, делает несколько танцевальных движений и вдруг останавливается.
Не знаю, что творится с моим телом. Видно, оно требует своего, никак не может успокоиться. Или просто здесь слишком жарко? Quelle heure est-il?
Бобек. Quatre heurs.
Малу. Третья смена заступает в четыре. Почему их до сих пор нет? (Выглядывает в входной проем, мурлычет что-то себе под нос. Пауза.) Через три дня меня здесь уже не будет, Бобек, — ни в конденсаторной, ни в деревне. И никто не сможет меня удержать. Compris?[237] (С энергичным жестом.) Фюить — и нет меня, как в воду канула. Moi.Ich[238]. Этот дым от кокса очень вреден для легких. А легкие у меня тоже больные. Poumons[239]. (Указывает на кучу кокса и на свою грудь. Кашляет.)