Мы, дети, оказались невольными свидетелями первого пожара. При первых звуках воздушной тревоги жители обычно спешили на холм, возвышавшийся в стороне от центра Города, где разместила свои постройки фирма «Хакебейн». Жители находили здесь укрытие, которое казалось им более надежным, чем их собственные подвалы, а также имело ряд других преимуществ: во-первых, отсюда можно было пронаблюдать за бомбежкой, ибо Город был виден как на ладони; во-вторых, чувство товарищества придавало здесь всем сил, ощущение братства нарастало по мере того, как все они вместе молились, плакали, пили пиво, травили анекдоты и так далее; в-третьих, почему-то все считали, что вражеские самолеты получили из штаба четкие указания не трогать мебельную фабрику «Хакебейн», чтобы по окончании войны воспользоваться материалами, аппаратурой, организацией производства и мозгами руководства фирмы. (Ибо как же иначе повсюду Большие Люди выказывают свое уважение друг другу. Только так.)
Можно перечислить еще тысячу причин, в силу которых жители предпочитали укрываться на Хакебейновом холме под открытым небом, мы упомянули лишь главные доводы, те, которые мы, дети, слышали, когда над нами нависало жужжанье оводов со смертоносным грузом в брюхе. Однажды ночью, вопреки всем ожиданиям, бомбы упали на торговую фирму «Хакебейн». Мы, зачисленные в Юношескую бригаду противовоздушной обороны, по сигналу — душераздирающему вою сирены — вскочили на велосипеды и рванули к Центру, где обычно получали указания, куда нам мчаться на помощь. Но на этот раз весь Центр был в руинах, и перед чадящей, полыхающей брешью в ряду домов мы обнаружили лишь трех охваченных паникой бойцов противовоздушной обороны, выкрики которых никак не складывались в членораздельные приказы. Мы поняли только одно: горит торговая фирма «Хакебейн».
Наконец Жюль Метцемакерс, начальник противовоздушной обороны, сказал: «Поехали» — и в своей машине повез нас на объятый ужасом Холм. Материальный ущерб и число жертв не поддавались подсчету, обезумевшая толпа металась, ее невозможно было ни остановить, ни организовать, ни успокоить. Кричали все так, словно они все до единого были ранены или умирали. Наступил тот миг, когда людей покидает разум.
Мы, Юношеская бригада, четыре ее члена и Жюль Метцемакерс, были бессильны что-либо сделать. Но состояние это длилось недолго. Вскоре нам стало ясно, что мы нужней не в очаге пожара («Помогите! Помогите!», а как помочь!), там полыхали штабеля досок и поодаль лежало несколько трупов. Нет, наша помощь требовалась более спокойной, глухо гудящей инертной массе. У одной из гигантских стен мебельной фабрики был построен длинный барак — он служил для рабочих столовой и использовался, кстати сказать, как праздничный зал для ежегодных банкетов Хакебейновских Друзей, там после объявления тревоги предпочитали укрываться старики: усевшись за столами, они дожидались здесь конца бомбежки. И вот мощная бомба упала по ту сторону гигантской стены, возле которой стоял барак, и угодила в столь же гигантский склад угля и кокса. Короче говоря, воздушной волной снесло стену, и барак оказался раздавленным и погребенным под толщей угля и кокса.
Свидетели, указавшие Юношеской бригаде это место, были настолько подавлены и испуганы, что могли лишь плакать и причитать.
— За дело! — рявкнул Жюль Метцемакерс и приказал нам копать.
Мы начали копать. Кирками и лопатами. В окружавшей нас толпе сжимали кулаки и вздымали их к небу, где продолжали жужжать английские самолеты, толпа клялась страшными клятвами и кричала их вслед самолетам. Мы искали в сыпучем угле погребенных стариков, но в эту ночь нашли лишь немногих, наверное, они сгрудились в той части барака, что примыкала к стене, и эта стена лежала теперь в самом центре коксового и угольного могильника. Пока Жюль Метцемакерс, размахивая револьвером, пытался остановить свидетелей, удирающих с Холма с углем и коксом, мы копали до утра.
Да, мы всегда считали мебельный центр и торговую фирму «Хакебейн» украшением нашего города, и не только из-за событий военных лет, когда столько людей мужественно или малодушно распростились с жизнью среди этих стен, нет, когда мы говорим «украшение», мы и имеем в виду украшение в самом прямом смысле этого слова, короче: торговая фирма «Хакебейн» — это наше воспоминание, наказание, грех, и когда мы порой наведываемся туда — некоторые берут с собой жен, — мы не можем вдыхать резкий запах смолы и дегтя, не думая о жизни и смерти, а это, вероятно, столь часто случается в наших буднях, что, может быть, все-таки лучше думать о хлебе и зрелищах?