— Что? Что?
— Это действительно имя, но слово еще не дописано до конца. Я еще не доделал.
(Я еще не закончил, понял учитель.)
— Алесандра, — сказал мальчик и не изменил слово, но изменил ту роль, которую только что присвоил себе учитель.
— Вы слышите, я вас вчера видел, вы все время сидели возле нее. И ни разу с ней не танцевали.
— Как? (Бессилие, учитель с мокрой тряпкой у доски, никто его не слушает.)
Мальчик сделал вид, будто хочет дописать слово, но потом раздумал и сказал:
— Ее зовут Алесандра.
Разве не нужно второго «с», а может, все-таки — «Але-кс-андра»? Снаружи бренчали ведра, урны, молочные бидоны. Игровую площадку оккупировала армия пожилых женщин, пришедших убирать классы.
— Не знаю никакой Алесандры, — сказал учитель нетерпеливо. — Впрочем, тебе-то какая разница? Слышишь ты? Мне нет до этого никакого дела.
Его голос прозвучал жалко, однотонно.
— Но… в таком случае…
Мальчик потер лоб красным пальцем, он начал плести паутину, чтобы опутать ею учителя, он приготовился к нападению, это было очевидно, и учитель возмущенно сказал:
— Я не знал, что ее зовут Алесандра. Я видел ее всего лишь раз. Первый и последний раз, вчера вечером.
На нем были черные джинсы, несмотря на запрет Директора носить одежду «американских портовых рабочих». Его прямые волосы прикрывали уши, черты бледного лица были неправильными. Пока снаружи, словно в рыбном ряду, кричали тетки, таща свои ведра через игровую площадку, мальчик сообщил, что Алесандра живет в Алмаутском замке, возле Хейкегема.
— А мне-то какое дело? — сказал учитель.
— Я думал, что вам интересно.
— Ну ладно, — учитель повернулся. — Она там сейчас?
Мальчик пожал плечами:
— Где же ей еще быть?
Позднее учитель уже не мог вспомнить, кто из них первым придумал и предложил немедленно отправиться в Алмаут, кто первым понял, что другой без всяких возражений последует за ним; не через несколько дней, после уроков, а сейчас, немедленно, прежде чем явятся уборщицы, прежде чем начнутся занятия. Скорей всего, это был мальчик, который швырнул на землю свой камешек и крикнул:
— Заметано!
— Решено, хотел ты сказать, — педантично поправил его учитель.
— Решено, — повторил мальчик. На улице он засунул руки в карманы. Весь из себя независимый.
В ровном склизко-белом солнечном свете они пересекли игровую площадку. Тетки разом замолчали и, опершись на швабры, проводили их многозначительными взглядами. Привратник в арке у входа козырнул слишком дружелюбно, слишком подобострастно; он хотел было задержать мальчика, но увидел, что тот при учителе, и известил об этом всех (Директора?) в привратницкой.
Оставив позади набережную, они поднялись на дамбу, и мальчик семенил за учителем, словно верный слуга, который сопровождает своего хозяина на ночную попойку. Роли снова переменились. Теперь мальчик был перебежчиком, который должен завоевать доверие. Или же учитель шел к чужому лагерю? Он с трудом вникал в бессвязную болтовню мальчика, рассказывавшего, что молодая женщина живет в Хейкегеме у своих родителей и что автобус ходит туда шесть раз в день, что ехать нужно полчаса и проехать надо несколько деревень: Смитсфорде, Рейсегем, Робберзейке. Ученики, спешившие в школу, приветствовали учителя, но не решались заговорить с мальчиком, считая, что учитель взял его с собой, чтобы накачать велосипедную шину, помочь принести инструменты или позаниматься дополнительно на дому.
В трамвайной будке на Хазеграс учитель купил два автобусных билета. Мальчик ждал в отдалении. Они сели на скамейку, улица была пустынна, овощные лавки, матросские кафе закрыты. Мальчик вытащил из окошечка автомата три пакетика жвачки и, словно футболист, погнал по водоотводной канаве коробку из-под маргарина. Учитель, уже переставший быть учителем, но еще не ставший отцом или другом, не запрещал ему этого. Мальчик с силой пинал коробку внутренней стороной стопы, будто все время обменивался пасами с невидимым партнером. Испинав ее в клочья, он устало присел рядом с учителем, молчал, даря ему уединение и время для размышлений. Как только один из учеников вырывался из клетки, из гигантской сети, которую Директор и учителя раскинули над школой и площадкой для игр, как только он вырывался из шеренг перед классами, из рядов парт, из марширующих колонн, которые в дни национальных праздников застывали за спиной Директора с венком, возлагавшимся к Монументу Павшим, так сразу ученик становился совсем иным существом. Часто, когда учитель встречал в городе кого-нибудь из своих учеников, он ловил себя на том, что растроган его беспомощным приветствием и испуганным взглядом в сторону. Ты свободен как птица, думал учитель в таких случаях; мы, Директор, я, учителя, сейчас не властны над тобой, сейчас ты во власти других, далеких сил.