— Я вечно в пути.
— Ах, так. Может быть, вы…
— Да, я коммивояжер. Представитель фирмы В. и Ф. Пряности, бакалейные товары.
На этот раз он с вопросительной улыбкой посмотрел на Надьреви, словно осведомляясь, удовлетворен ли его собеседник.
— А сейчас куда вы едете?
— И не спрашивайте. В десять мест. Из одного села в другое. На этот раз и воскресенье проведу я в провинции. Не могу иначе, дела не позволяют.
— Значит, вы хорошо зарабатываете.
— Пожаловаться не могу. Зарабатываю, слава богу, прилично.
— И у вас приятное занятие.
— Что вы имеете в виду?
— Без конца путешествуете. Немало видите. Побывали во многих провинциальных городах, в разных местах.
Коммивояжер выпрямился и, откинувшись назад, даже нахмурился.
— Вот как? А вы не путешествуете?
— Нет. Но хотел бы. Путешествовать, наверно, очень приятно и интересно.
Слегка склонив голову набок и прищурив один глаз, точно прицелившись, Краус поглядел на Иштвана Надьреви.
— Вы так считаете? А мне сдается, счастливчик тот, кому, как и вам, не приходится путешествовать.
— Вот как? — в свою очередь, спросил Надьреви. — Может быть, вы не любите путешествовать?
— Не люблю — не те слова. Ненавижу путешествия. Испытываю к ним отвращение.
— Не понимаю. Разнообразие, красивые виды…
— Красивые виды? Где они? Красивые виды мне уже осточертели. На что мне смотреть? Когда я еду в Альфёльд, без конца равнина. Равнина да равнина.
— А здесь, в Задунайском крае?
— И Задунайский край — холмы да холмы. Или холм и равнина, холм и равнина. Ну, что тут интересного?
— К примеру, Балатон. Я никогда еще его не видел.
— Не видели? Дело другое. Тогда он бы вам понравился.
— Мы мимо проедем.
— Да, но ночью. Будет темно. Если только луна не покажется… Знаете, как я смотрю на Балатон? Отворачиваюсь от него, когда поезд проходит мимо. Вообще я всегда отворачиваюсь от окна. И сижу на этом месте не для того, чтобы глазеть в окно, а чтобы отвернуться от него. Уже тридцать лет не смотрю я на красивые виды.
— Тридцать лет?
— Да. Уже тридцать три года я езжу. Представьте.
— Значит, вы исколесили всю страну.
— Да. К сожалению. Вы хотели бы попутешествовать?
— К сожалению.
— Вот видите. А я хотел бы целыми днями сидеть дома, в своей берлоге, и оттуда ни шагу. Ну, не обязательно в своей берлоге, можно и в прокуренном кафе, в задней комнате, где играют в карты. И следить за игрой. Но не путешествовать.
— Разве не интересно объездить столько городов, сел?
— Представьте, нет. Сначала, признаюсь, в этом было еще нечто привлекательное, но потом… Надоело за несколько лет. Все деревни, знаете ли, похожи одна на другую, как две капли воды. Что такое деревня? Навоз, мухи и пыль. Если идет дождь, то грязь. И крестьяне. Ах, оставьте! На худой конец один говорит «овин», другой «клуня». Один «вишня», другой «вышня». А в остальном все едино. Деревня, изволите видеть, это церковь и грязные лачуги, вот и все. А постоялые дворы! В городах во всех гостиницах клопы, а в деревнях и блохи. Вонючее постельное белье. Поверьте…
— Но в городах вы же бываете, не так ли? — перебил его вдруг Надьреви, слушавший с удивленной улыбкой. — В больших городах. Разве там не интересно? В Кашше, Коложваре[15], Шопроне…
— Нет, что и говорить, Коложвар прекрасный город. Но если нравится в городе, то лучше сидеть в Пеште. Поймите, и в городах и в селах проводишь полдня, от силы день. Поскольку вечно в пути. Примешь заказы, и надо ехать дальше. В поездах проходит вся жизнь. А это самое скучное дело. Хуже, чем жить в деревне.
— Да что вы! Мне очень приятно ехать в поезде.
Коммивояжер насмешливо улыбнулся.
— Куда вы едете, разрешите полюбопытствовать?
— В Берлогвар.
— В Берлогвар? Знаю эти места. Ничем не отличаются от прочих. Не в гости ли?
— Нет. У меня там кое-какие дела…
— Прошу прощения, если мой вопрос оказался нескромным…
— Вовсе нет, просто ничего интересного меня там не ждет.
— Я и спросил-то лишь потому, что Берлогвар и его окрестности знаю как свои пять пальцев.
— Верю вам. Но я еду не в деревню, а…
— Догадываюсь. Значит, в имение.
— И оно вам знакомо?
— Понаслышке обо всем знаю. Там поместье графа Андраша Берлогвари. И красивая усадьба недалеко от деревни. Вы, случайно, не к тамошнему управляющему в гости?
— Нет.
— Извините. Я просто так спросил.
— Тут нет никакой тайны. Я буду заниматься с молодым графом.
— Вместе готовиться к экзаменам на аттестат зрелости? Простите, но вы выглядите старше.
— К экзаменам на юридическом факультете.
— Вместе готовиться?
— Я буду давать ему уроки, — неохотно пробормотал Надьреви.
— Вот как! — И лицо коммивояжера стало серьезным, он почувствовал уважение к своему ученому молодому спутнику.
— Давно ли изволите знать графов Берлогвари?
— Я их не знаю. У меня временная работа. На два месяца. Им рекомендовали меня.
— Хорошее место! — со значительным видом воскликнул коммивояжер. — Графы Берлогвари! Знаете, сколько у них земли? Тридцать тысяч хольдов! Земля первоклассная. Леса, стада коров, табуны лошадей, стаи гусей, рыбная ловля, — все что угодно… Моя специальность, правда, бакалейные товары, и я только по деревенским лавкам таскаюсь, но один мой коллега всегда покупает у графов Берлогвари лес. Он рассказывал мне о них. Белая кость! В деревне как огня их боятся. Они здесь, изволите видеть, вроде Матэ Чака[16]. Чистое средневековье.
— Поглядим.
— Вас они обижать не станут. У них вы даже сможете устроить свою судьбу.
— За два-то месяца?
— Сделайте так, чтобы прожить там подольше, — высокомерно улыбнулся коммивояжер.
— Это не от меня зависит.
— Подладьтесь к господам.
— Я не умею.
— Вот это беда. Настоящая беда.
— Возможно.
— Будь я на вашем месте, попади я в Берлогвар, меня бы оттуда никакими силами не выгнали.
— О каком устройстве судьбы вы думаете?
— В этом доверьтесь господам. В поместье с тридцатью тысячами хольдов и в графском семействе всегда пригодится надежный, знающий молодой человек. Для таких господ, изволите видеть, самое главное, чтоб был надежный.
— Чего мне от них ждать? — поджал губы Надьреви. — Я свое дело сделаю, и все.
— Чего вам от них ждать? Карьеру они вам устроят, карьеру!
— Не могут же они посадить меня епископом в город Печ.
— Не могут? — горячился коммивояжер. — Шутить изволите. Так знайте, если захотят, то смогут.
— Бросьте, — с досадой отмахнулся Надьреви. — Вы сильно преувеличиваете.
— Хорошо, пусть я преувеличиваю.
Краус помолчал немного. Но вскоре снова перешел в атаку. Помахав пальцем, он продолжал:
— С ними можно дела делать.
— Какие дела?
— Видите ли, такие ученые люди, как вы, тут ошибаются. Выгодные дела! Осмотритесь и сведите знакомство с управляющим и приказчиками. Надо быть пооборотистей. Эх, будь я на вашем месте! Помогите управляющему как посредник в продаже скота, не говоря о прочем.
— В продаже скота? Я ничего в этом не смыслю.
— Научитесь. Стоит только начать. Оглядитесь и напишите своему приятелю в Пешт, так, мол, и так, пусть он захаживает на большие бойни… Вырубают в поместье лесную делянку или… ну, к примеру, собираются купить молотилку… Если двадцать дел сорвется, а одно наконец выгорит, то вы gemachter Mensch[17].
Надьреви молчал. Обдумывал слова своего спутника. А вдруг он сумеет воспользоваться его советами? Какие барыши тогда перепадут ему! Сразу заведутся у него деньги, и он даже сыном хорошим станет. Споет на заре серенаду мадемуазель Ирен на улице Вёрёшмарти, и она, узнав о переменах в его судьбе, с благосклонной улыбкой выглянет в окно. Окликнет его глубоким красивым голосом: «Это вы, Надьреви?» Ах, какая чушь! Все сделки в имении заключаются заранее. Покупают всегда у одних и тех же и продают одним и тем же фирмам, да со стороны и не примажешься к таким делам. Этот старик ошалел от своих пряностей. Одурел от копеечной коммерции.
Коммивояжер некоторое время не произносил ни слова. Он закурил еще одну сигару, которая долго не загоралась, потом сказал с серьезным лицом:
— Они вроде Матэ Чака.
— Почему? Чем они на него похожи?
— Мы, пассажиры, изволите видеть, встречаемся в поезде, едем куда-нибудь далеко, дорога длинная. В карты играем. Или беседуем о том, что видали или слыхали. На красивые виды мы не любуемся, — со смехом продолжал коммивояжер. — Нет уж. Отворачиваемся от окошка или закрываем глаза руками. Так-то. Ну, ладно. Молодой граф Андраш, к которому вы едете, единственный сынок в семье. А был у него когда-то старший брат. Умер еще в малолетстве. Отец обучал его верховой езде; такая норовистая кобыла была тогда у графа Берлогвари, такая, как говорится…
— Упрямая, строптивая.
— Да. Вот на эту лошадь он и посадил сына. А она, изволите видеть, подскакивает, танцует, а сама ни с места. Мальчонка испугался. Тут граф вскипел и стеганул лошадь хлыстом. Та подпрыгнула, а мальчик упал на землю. Какая-то беда с ним приключилась, почем мне знать, может, сотрясение мозга, — словом, погиб он. Графиня плакала, рыдала, а граф сказал ей: «Нечего жалеть эту заячью душу!» Видите, каков отец.
16