— Сотня голов! — мечтательно повторил Надьреви и вспомнил своего спутника, коммивояжера Крауса. Тот не упустил бы случая заключить выгодную сделку. — Сотня голов! По какой цене продают скот? — спросил он.
— Как когда, — уклончиво ответил Крофи.
— Все ж.
— Забракованный вол, если хорошо прибавил в весе, потянет и шесть центнеров. Он дороже. Яловые коровы, отобранные для откорма, дешевле.
— Цену назовите, господин Крофи, цену!
— Бес их знает, эти цены. Я только откармливаю скот, продавать не моя обязанность. — Потом чуть ли не шепотом он прибавил: — На этом деле управляющий наживается.
— Ну, конечно, — упавшим голосом пробормотал учитель.
— Жирный кусок — должность управляющего в таком поместье. Считайте только одну партию. Сотня голов, скажем, пятьдесят тысяч крон.
Значит, Крофи все-таки знал цены.
— С этого идут проценты, — продолжал он. — Не меньше трех с каждой партии. А бедный приказчик, кроме жалованья, не получает тут ни гроша. Ну, ни гроша.
Занятые разговором, они вышли к теплице. Садовники опять сняли шляпы. Один из них курил трубку. Крофи не удержался, чтобы не сказать:
— Вот, полюбуйтесь… Свинья! Говорю я, все лентяи и бездельники. Курит трубку во время работы. Какой там работы! Он за нее и не брался.
— Что вам за дело до него? — рассердился Надьреви. — Он здесь работает, не в Топусте. Не ваша забота.
— Правильно. По мне, пусть валяются, если хотят, пусть подыхают, лежа на земле. Только глаза бы мои на них не глядели, кипит во мне кровь.
— Вы, как видно, чересчур усердны. Работают они, наверно, достаточно. И здесь не сидят сложа руки; иначе сад не был бы таким красивым.
— Не сидят сложа руки, потому что им дают жару.
— Неужели всем?
— Всем. Нам тоже. — Взяв Надьреви под руку, приказчик увел его подальше от теплицы, чтобы никто не услышал его слов: — Думаете, нам не дают жару? Как-то зимой, изволите видеть, вызвали нас для доклада. Вам могу сказать ad audiendum verbum regum[18].
— Regium! — строго поправил его Надьреви.
— Был крепкий мороз, минус десять, наверно. К пяти часам вызвали нас, да гость приехал к его сиятельству, пришлось нам ждать. Перед конторой в холодном коридоре простояли до полвосьмого. Когда собрались, на дворе было уже темно. В полвосьмого выяснилось, что один из моих коллег, Бенедек, приказчик с хутора Беламайор, забыл дома сводку. Его тотчас же отправили за сводкой обратно в Беламайор, семь километров отсюда. А потом честили дураком и ослом, распекали, как школьника. Вот какие дела!
Тут, словно спохватившись, что наболтал лишнего, что он давно уже не хвалит, а поносит хозяев и жалуется на жизнь, приказчик вдруг замолчал и, помрачнев, продолжал другим тоном:
— Строгий, говорю я, но справедливый человек граф Берлогвари. Здесь все получают по заслугам. Не на кого жаловаться. — И смело посмотрел в глаза учителю, давая ему понять, что от всех нелестных слов, сорвавшихся с его губ, он в любом случае откажется. — У нас, изволите видеть, пенсию, и даже повышенную, получают старые нетрудоспособные батраки, пастухи, лесничии. Тяжело больные… — Запнувшись, он замолчал; потом с улыбкой спросил вдруг: — Значит, цыпочек не желаете?
— Нет, — сухо ответил Надьреви.
— Подумайте хорошенько.
— Нет, нет.
— Ну, ладно. Еще успеете подумать, время есть… Потом, если уж вы интересовались ценами на скот, знаете, господин учитель, как можно заработать на этих?.. — Мотнув головой, он указал на барский дом. Глядя на приказчика, Надьреви с нетерпением ждал продолжения. — Не на хозяине, нет, а вообще на этих господах… Не здесь, а в Пеште. Получать комиссионные!
— Как?
— Не скот надо продавать, а женщин. Выискивать их в театрах, кафешантанах. Слыхал я об этом.
— Да ну вас, перестаньте. Как такое пришло вам в голову?
— Я сам бы не постеснялся. — Крофи громко засмеялся, наслаждаясь смущением учителя.
— Бросьте ваши шуточки. Продавать женщин! Кому, зачем? Странно. — И, желая перевести разговор на другое, сказал: — Не представляю, какой доход может давать такое поместье? Весь этот Берлогвар целиком, как он есть?
— Думаю, около ста двадцати тысяч крон.
— Гм. Десять тысяч в месяц.
— Да.
— Гм.
— Смогли бы вы, господин учитель, потратить такие денежки, а?
Граф Андраш Берлогвари с женой и сыном обедал в соседней усадьбе З. у своего двоюродного брата Тамаша Берлогвари. Там без особого повода собралось довольно большое общество. Принадлежавшие к нему люди съезжались на обеды и ужины просто потому, что любили поесть. И дома и в гостях ели они изысканные кушанья, пили изысканные вина, еда была для них одним из главных удовольствий.
К обеду собралось четырнадцать человек, семья графа Тамаша Берлогвари и десять гостей, почти все аристократы с графскими и баронскими титулами. Был приглашен также один военный, начальник гарнизона соседнего городка, полковник и тоже граф — Либедински. От людей незнатных графы Берлогвари предпочитали держаться на расстоянии. С соседними неродовитыми помещиками водили лишь знакомство, не дружбу, к себе никогда их не звали и им визитов не наносили. Особенно гнушалась простыми людьми жена Тамаша Берлогвари графиня Янка. Когда ближайшее поместье Кёвеш купил один помещик и поселился там, он, делая визиты соседям, приехал и к Тамашу Берлогвари. Графиня вместе с дочерью тотчас уехала кататься в экипаже; только мужчины, граф Тамаш и его сын Петер, остались дома, получив строгое указание холодно принять и поскорей выпроводить гостя. Если заболевал кто-нибудь из близких, графиня Янка даже врача не пускала к себе в дом, поскольку он «из простых». «Я не перенесу этого, не перенесу!» — твердила она и, топая ногами, на настоятельные просьбы мужа и детей отвечала отказом. «Скорей умру», — говорила она. Если же обстоятельства заставляли ее саму обратиться к врачу, то она ехала в столицу и там выбирала себе доктора не по его знаниям и авторитету, а по титулу, — какого-нибудь графа или барона. Доктор должен был быть потомственным аристократом; какой-либо Корани, Мюллер или Херцель ей не подходили.
Обед начался в час дня. Андраш Берлогвари с семьей приехал довольно рано, в начале первого. Он был в близком родстве с хозяевами и мог позволить себе явиться пораньше. Перед обедом все собирались обычно в курительной комнате рядом со столовой. Гостей принимали хозяин дома и его сын. Между кузенами Берлогвари наблюдалось некоторое сходство. Но у графа Андраша был орлиный нос, седоватые усы по венгерской моде, налитые кровью глаза навыкате; если бы не барственная осанка и манеры, то по кирпично-красному лицу его можно было бы принять за обыкновенного пештского или венского извозчика. А у графа Тамаша был нос картошкой, бакенбарды, постоянно мигающие глаза; он явно подчеркивал свое сходство с императором Францем-Иосифом.
Сын графа Тамаша, Петер, аристократ со всеми признаками вырождения, просился на карикатуру какого-нибудь юмористического журнала; без всякого искажения его портрет могли бы напечатать, например, в «Симплициссимусе». Бледный, лысая голова яйцом, тонкие губы, картавость. Старшие Берлогвари, Тамаш и Андраш, были высокие, узкоплечие, сухощавые; граф Андраш держался чопорно, прямо, граф Тамаш немного сутулился. Манеры графа Андраша, прямолинейные, чопорные, хотя и учтивые, напоминали его осанку; граф Тамаш отличался мягкими, вкрадчивыми, наигранными манерами.
Графиня Янка, с аристократического лица которой не сходило кислое выражение, с презрением и отвращением постоянно принюхивалась к разным запахам, втягивая воздух своим длинным носом с горбинкой. Она любила изысканную речь. Говорила, цедя сквозь зубы, брюзгливым, укоризненным, требовательным тоном. Ее дочь Ольга походила на мать, хотя в ней еще чувствовалась милая детская непосредственность.
Среди гостей была еще одна дама, вдова, госпожа Ферраи, просто Ферраи, не больше, и приглашение на обед к графу Тамашу Берлогвари она получила, по-видимому, потому, что ее покойный муж, Фидель Ферраи, был необыкновенно богатым человеком, богаче любого из графов Берлогвари, а она унаследовала все его состояние.
Перед обедом гости посидели в курительной, некоторые выпили вермута; в час поднялись, чтобы перейти в столовую. Мужчины взяли под руку дам; хозяйку дома повел полковник Либедински, госпожу Ферраи — барон Бюхльмайер, Ольгу — молодой Андраш, графиню Берлогвари — граф Тамаш Берлогвари. Мужчин оказалось больше, чем женщин. Оставшиеся без пары мужчины одиноко завершали шествие. Все сели за обеденный стол, на самое почетное место супруга Тамаша Берлогвари, справа и слева от нее в зависимости от ранга и возраста расселись гости и хозяева. Молодой граф Андраш занял место между Петером и Ольгой Берлогвари. Стол был сплошь заставлен посудой, бокалами и серебряными приборами. Возле каждого куверта стояло несколько бокалов, больших и маленьких, предназначенных для разных вин. Подали суп. Толкнув Андраша в бок, Ольга указала на свою мать, которая обычно нюхала суп, и, почувствовав даже приятный запах, морщилась, будто испытывая к еде отвращение; лишь постепенно разглаживалось ее нервное лицо, и тогда, точно смирившись с судьбой, начинала она есть. Петер, тоже наблюдавшим за матерью, шепнул: