Андраш умолчал о том, что ему не терпелось сделать. Подстегнув лошадей, он натянул потуже вожжи, словно целиком захваченный быстрой ездой. Надьреви имел возможность поразмыслить над последними словами молодого графа. Что же не терпелось ему сделать? Разумеется, расправиться с цыганом. Ведь тот осмелился раскрыть рот. А это недопустимо. Надо молчать. Почтительно и смиренно. И ждать, пока улыбнется судьба. А теперь ждать правосудия. Граф Берлогвари выступит в роли верховного судьи. Он вынесет приговор приказчику Крофи. Намылит ему голову. Или, если уж очень разгневается, то, наверно, пошлет его ко всем чертям. Но Крофи уберется не ко всем чертям, а в другое поместье, чтобы опять истязать батраков. Вопить на тамошнего Варгу: «Вонючий мужик, висельник, я тебя вышвырну, прогоню, к конскому хвосту привяжу и протащу вокруг хутора, если в моем присутствии не будешь стоять как вкопанный, а потом прыгать, как заяц».
Надьреви молча страдал. Андраша, который прочел его мысли, слегка раздражал этот неуступчивый и неуемный бедный учитель. А когда ему в глаз попала какая-то мошка, он так разозлился, что готов был вышвырнуть Надьреви на ходу из коляски. Но через несколько минут он успокоился, мушку, величиной с булавочную головку, удалось вытащить из глаза. «Вот наглая, в глаз осмеливается лезть!»
— Вы еще не проголодались? — любезно спросил он учителя.
— Нет, — холодно ответил тот.
Они уже подъехали к деревне; необозримые господские поля остались позади и за жалкой плакучей ивой, по обе стороны дороги потянулись узкие полоски крестьянской земли. Жнивье, цветущая кукуруза, картофель, свекла чередовались друг с другом. Какой-то крестьянин пахал; две лошади тянули плуг, и мужик, держась за его рукоятку, плелся позади. Лошаденки были низкорослые, с трудом налегали на хомут, — плуг едва двигался.
— Но-о-о! — понукал крестьянин своих кляч.
— Видите, какая нелепость, — сказал Андраш.
Надьреви не спросил, что тот имеет в виду. Но деликатно поднял на молодого графа вопросительный взгляд.
— У такого мужика один хольд здесь, другой там, — немного погодя пояснил Андраш. — И он обрабатывает землю. Ползает туда-сюда со своими заморышами, пашет, сеет, боронит, но, как бы ни лез из кожи вон, едва сводит концы с концами. Два часа тащится с плугом с одного края полосы до другого. День тратит на вспашку такого участка. Паровым плугом за день можно распахать все это поле, то есть шестьдесят клиньев. И тогда нет лишних межей, канав, пограничных полос и прочей бесполезной траты земли. Зачем такому мужику земля?
— Я в этом ничего не смыслю, — сказал Надьреви. — Слыхал я о мелком землевладении, карликовом хозяйстве, латифундии. Один метод целесообразней для производства зерновых, другой — для выращивания садовых культур и разведения домашней птицы. Ничего я в этом не смыслю.
— А это важные вопросы. По крайней мере, такие же важные, как то, что писал этот Папини, Папагена или как там его.
— Папиниан[26].
В усадьбу они вернулись задолго до ужина. Вылезли из коляски; Янош уже ждал их, чтобы принять от молодого графа лошадей.
— Теперь нам надо помыться, а то пуд пыли на себе привезли, — сказал Андраш явно в назидание учителю.
Надьреви пошел к себе в комнату. Пыль действительно густым слоем покрывала его лицо и одежду. Он разделся, то есть снял пиджак, жилет, сорочку, и вымылся. Потом долго чистил щеткой костюм. Он еще не успел привести себя в порядок, когда к нему заглянул Андраш. В другом туалете, но такой же нарядный, как прежде. Остановившись в дверях, он внимательно оглядел учителя.
— Чем вы занимались в Пеште? Борьбой или еще чем-нибудь? — Он не сводил глаз с мышц Надьреви.
Держа в левой руке пиджак, учитель правой чистил его. При каждом движении играли мускулы у него на правой руке, груди и спине.
— Всем понемногу. Занимался гимнастикой, борьбой, упражнениями с гантелями.
Подойдя к Надьреви, молодой граф ощупал его бицепсы и дельтовидные мышцы.
— Сожмите кулак!.. Вот это да! Очень крепкие мускулы. Мы с вами будем иногда бороться.
— С удовольствием.
Андраш готов был уже начать. Надьреви бросил на диван пиджак, который держал в руке, и между молодыми людьми завязалась шутливая борьба до первого захвата.
— Подождите, — сказал Андраш. — Я тоже сниму пиджак, а то он помнется.
Они продолжали борьбу. Через несколько минут учителю удалось первому сделать захват. Держа Андраша за талию и крепко прижимая к себе, он оторвал его от пола. Молодой граф засмеялся, словно от щекотки, и закричал:
— Довольно! Отпустите меня!.. — Надьреви его отпустил. — Я не хочу продолжать в этом костюме. Того гляди, разорвется или запачкается.
С улыбкой, как истинные спортсмены, пожали они друг другу руки.
— Что нам теперь делать? — посмотрел на часы Андраш. — Скоро будет ужин. Пойдемте, я покажу вам кое-что.
Надьреви оделся. Андраш тоже надел пиджак, и они вышли в коридор. Молодой граф впереди, учитель за ним, Такая последовательность была закономерной, но раздражала Надьреви.
Тут открылась дверь одной из комнат. Оттуда вышел молодой человек в спортивном костюме, брюнет с густыми волосами и моноклем в глазу.
— Здг’аствуй, Банди! Здг’аствуй! — воскликнул он высоким пронзительным голосом.
— Здравствуй, — радостно приветствовал его Андраш. — Ты уже здесь?
— Только что пг’иехал. Буквально сию секунду.
Два молодых человека обнялись.
— Мы тебя ждали завтра.
— А я пг’иехал днем ганыпе. Погостил в К., и хватит с меня. Ты же знаешь дядю Тасило. Пг’изнаюсь, стг’ашно скучал там. И подумал, у вас здесь лучше.
— Господин Надьреви, граф Правонски, — представил их Андраш друг другу.
Надьреви слегка поклонился, граф Правонски, не глядя на него, протянул ему руку.
— Скажи-ка, Банди, кто-нибудь еще к вам пг’иехал?
— Нет. Ты первый гость.
Учителю показалось, что не ему представил Андраш графа Правонски, а наоборот. Ну, это еще куда ни шло. Но не глядя подать руку! А вот сейчас он спрашивает Андраша: «Куда ты направляешься?» Словно его, Надьреви, и не существует. Словно Андраш один. Китайские усы. Монокль. Картавость. Спортивный костюм в обтяжку и тощие ноги, торчащие из бриджей. Боже, ну и вид! Надьреви отошел в сторону.
— Идем с нами, — пригласил Андраш графа Правонски.
— Ског’о же будет ужин, — сказал тот, невольно бросив взгляд на учителя.
— Да.
— Тогда, пожалуй, я пойду пег’еоденусь.
— Для этого тебе еще хватит времени.
— Нет, я не хочу опаздывать. Зачем заставлять себя ждать? Au vevoir[27]. — И он поспешил в свою комнату, от двери которой они отошли, разговаривая.
Андраш и Надьреви пересекли двор. Миновали вход в господский дом. Учитель вспомнил вчерашний случай со стариком. Его снедало любопытство, — будь что будет, он спросит об этом молодого графа.
— Мне хотелось бы знать, просто так… Скажите, кто тот старик, которого граф Берлогвари так строго отчитал вчера вечером?
— Какой старик? Я ничего не знаю.
— Вы не слышали? Старый оборванец сидел в маленькой комнатке, выходящей в коридор, граф Берлогвари вошел туда и…
— А-а! Ночной сторож. Старый дурак. Нечего ему в доме болтаться. — И Андраш слегка смутился.
Надьреви понял, что сделал глупость, пустившись в расспросы. Учитель угрюмо молчал. Сердился на себя самого. Впрочем, этот вопрос мог явиться поводом для более тесного сближения, которое отклонил молодой граф.
Они подошли к боковому флигелю. Через низенькую дверь попали в прихожую, затем на кухню. Эта кухня совсем не похожа была на кухоньки, которые видел Надьреви в бедных квартирах. Настоящий зал. Большие окна выходят в парк. Помещение светлое, с белыми стенами и белой непонятного назначения мебелью: шкафами, сундучками, столами. На огромной квадратной плите варились, жарились кушанья. Много разных блюд, и для прислуги здесь готовили ужин. Козлобородый повар, которого Надьреви видел раньше в огороде, стоял у плиты. Три его помощницы возились на кухне.
— Это господин Шаута, наш повар, — сказал Андраш.
Шаута с улыбкой ответил на приветствие по-немецки.
— По-моему, самый лучший в стране повар, — похвалил его молодой граф.
В ответ на эту похвалу Шаута скромно покачал головой. Не отрицательно, а, скорей, лишь с сомнением.
— Он не только хорошо готовит, но и знает удивительные фокусы. Вполне мог бы служить у нас придворным шутом. — Повар улыбнулся, одобрительно кивая головой. — Ну, герр[28] Шаута!
Повар не заставил себя просить, тут же продемонстрировал свое искусство. Он подбросил в воздух блинчик, который как раз жарил, так что тот, перевернувшись, шлепнулся обратно на сковородку. Этот трюк он повторил несколько раз. Потом перестал жарить блинчики и, взяв скалку за оба конца и вытянув руки, так подкинул ее, что она, перескочив через его голову, попала ему на спину. Оттуда снова взлетела в воздух. Второй фокус он тоже повторил. Затем раскланялся, как артист в цирке.
Еще несколько блинчиков поджарил Шаута и, отставив сковородку, сказал:
— Alles ist fertig, Herr Schauta kann weggehen[29].