— Но не из-за мух пойдем мы сейчас в сад, а посмотреть, что делают там наши друзья. Знаете, моя жена, откровенно говоря, большая ослица. Очень нравится ей молодой граф. Поэтому пойдемте, спасем ее душу.
— Как вам угодно.
— Обаяние вашего друга неотразимо действует на наивных женщин, вообще на женщин.
— Моего друга?
— Это только слова, не больше. Я знаю, что легче верблюда протащить в игольное ушко, чем бедному человеку подружиться с богатым. — Надьреви молчал, и пастор продолжал: — Хотя нам, беднякам, надо довольствоваться малым. Наши отношения с графом Андрашем тоже дружба. Если мы вспомним, что у его предков было право казнить и миловать, и двести лет назад им еще пользовались.
— Пользовались?
— Да, да. Я немного интересовался историей Берлогварского именья и между прочим узнал и это. Конечно, не из краткой семейной хроники моего старинного коллеги Ксавера Ковача, которую вы, наверно, видели.
— Да, видел.
— И прочитали?
— Нет еще.
— Мало потеряли. Хотя и для восхваления графского семейства есть некоторые основания. Прадед графа Андраша был большой патриот, томился в тюрьме и в тюрьме от болезни умер.
— Я прочту хронику. Если успею.
В саду на деревянной скамеечке сидели пасторша и Андраш. Перед ними стояли дети. Пасторша и Андраш беседовали не между собой, а с детьми. Молодой граф был бледен, насмешлив и высокомерен, а пасторша возбуждена. С неудовольствием посмотрела она на мужа. Учителя опять не удостоила взглядом. На ее счастливом, загоревшемся страстью лице отражалось смятение. Надьреви она нравилась необыкновенно. И безнадежно. Ведь рядом с Андрашем, этим лордом Байроном, он чувствовал себя ничтожным и жалким.
— Я полагаю, господин Надьреви, — заговорил нараспев, в нос, повелительным тоном лорд Байрон, — что нам пора отправляться домой.
— Не торопитесь, ваше сиятельство, — встрепенулась пасторша. — Успеете еще.
Она опять обращалась только к Андрашу.
Не так давно Барнабаш Крофи позарился на «нежного цыпленочка», батрачку по имени Марика. Хотя ей уже исполнилось семнадцать, она выглядела совсем девочкой. Маленькая, худенькая. Лицо в веснушках, глаза водянистые. Хрупкое тельце и робкий взгляд делали ее особенно привлекательной. Крофи обхаживал девушку, нашептывал ей что-то, но она лишь робела. И дружок был у нее, Марци Карикаш, нездешний парень, черноволосый, с чуть пробивающимися усиками, подпасок, приставленный к коровам на скотном дворе. Марика боялась Крофи, но не говорила об его ухаживании ни матери, ни Марци. Опасалась еще большей беды. Но Марци заметил уже маневры приказчика; дикая ревность вспыхнула в нем, и он решил убить Крофи, случись с его милой какая напасть. А что, если засудят его потом, посадят в тюрьму? Пусть лучше он отсидит несколько лет, но отомстит за свой позор. Потом Марци успокоился, потому что приказчик как будто оставил Марику в покое. Правда, его самого донимал без конца, приставал, от чего тощают коровы, почему он плохо смотрит за ними, разиня этакий, почему не ловит злодеев, которые доят коров, определенно доят. Но Марци сносил все нападки.
Накануне Крофи подкараулил Марику и приказал ей вечером прийти к нему. Не поздно, чтобы родители не хватились ее дома, а лучше перед ужином. Сославшись на то, что надо-де, отнести приказчику к ужину кувшин молока. «Не придешь — задушу!» — прошипел Крофи грозно, но с любовным пылом.
Приказчик жил недалеко от хутора в маленьком доме, напоминавшем графский. Совсем один, даже слугу не держал. Дом, который когда-то занимал прежний владелец усадьбы, стоял среди тополей. Он опустел, когда граф Берлогвари прикупил к своим землям и Топусту. Крофи жил там временно, пока не построят для него особого домика. Ведь не подобает приказчику занимать пятикомнатные апартаменты. Даже если маленькой усадьбе предстоит пустовать до скончания века.
Поселившись там, Крофи кое-как обставил две комнаты на первом этаже, где были еще подсобные помещения. Три комнаты наверху пустовали. Приказчик пользовался, по сути дела, лишь одной комнатой с двумя большими окнами, откуда открывался вид на далекие просторы полей. Целый день с раннего утра трудился он на хуторе, лишь вечером возвращался домой и при свете керосиновой лампы составлял ведомости, писал отчеты, а закончив дела, читал даже книги по сельскому хозяйству. Комната его была обставлена очень просто: кровать, стол, стулья, маленький диванчик как раз по росту Крофи, шкаф, тумбочка и еще кое-какие мелочи. Батрачка убирала квартиру, поддерживала в ней хоть какой-то порядок. Четырехугольный стол стоял посреди комнаты, вдоль стены против окна — кровать, возле нее кое-как прилепилась тумбочка. Допоздна читал приказчик в постели. Чуть свет вставал, довольствуясь недолгим сном.
На этот раз в семь вечера Крофи уже вернулся домой. Он ждал Марику. Входную дверь и дверь в комнату оставил открытой настежь. Ходил из угла в угол, даже шляпы не сняв. Он злился, не доверяя девушке. «Робеет пугливая цыпочка», — думал он. И уже заранее готовился выместить свой гнев на тех, кто может помешать его замыслам. Во-первых, это Марци Карикаш, головорез этакий. Во-вторых, мать Марики, пронырливая хитрая баба; она, наверно, и доит тайком коров. Будь эта дрянь поумней, скорей бы помогла ему, сама бы спровадила сюда дочку, по крайней мере, внакладе бы не осталась, и он закрыл бы глаза на ее воровство.
Время идет, вот уже четверть, полвосьмого, вот уже смеркается. «Будь ты неладна, чтоб тебе рожу перекосило, хилая замухрышка!»
Но Марика пришла. Принесла молоко. Чтобы не расплескать его, осторожно держала обеими руками зеленый обливной кувшин. Приказчик молча впустил ее в дом, запер входную дверь на ключ. Дверь в комнату не стал закрывать. Затворил окно и задернул занавески. Поставив кувшин на стол, Марика стояла в растерянности. Она не слышала, как повернулся ключ в замке, и могла бы, попрощавшись, попытаться уйти. Но знала, что нельзя, не для того ее звали.
— Ну, Марика, чего ты робеешь? — тихо спросил Крофи, опускаясь на диван. — Садись-ка сюда, рядом.
Не двигаясь с места, девушка смотрела на него своими водянистыми глазами, точно лягушка, завороженная драконом.
— Садись же рядом со мной. Садись. Ну, не ломайся.
Марика села. Но съежилась так, словно ее скрутила судорога. Она молчала, и приказчик не решался применить к ней насилие. Девушка дрожала от страха.
Время шло, наступили сумерки. Марци Карикаш забежал к Марике домой.
— Где Марика?
— Ох, да пора бы ей вернуться. Кувшин молока понесла господину приказчику.
— Когда ушла?
— Не так давно. Но пора бы уж вернуться.
Марци постоял, посмотрел по сторонам и вдруг помчался к маленькой усадьбе. Прибежав туда, остановился у входа. На минуту. Дверь и окно были закрыты. Он попытался открыть дверь, но она не поддавалась. Постучал. Никто не шел отворять. Долго дергал он дверь. Будь что будет, если надо, он сломает ее, убьет приказчика. Марци был вне себя от гнева, но сохранял ясность мысли: он осыплет Крофи ругательствами, оскорблениями и прикончит на месте, если тот посмеет его тронуть. Марци немного постоял, тяжело дыша. Подойдя к окну, заглянул в него, снова постучал.
— Откройте! — закричал он. — Откройте, не то дверь сломаю. Пусть выйдет Марика. Откройте, нечистая сила…
Дверь отворилась. Появился Крофи, бледный как полотно; он явно дрожал.
— Что такое, Марци, спятил ты, что ли?
— Марика здесь?
— Здесь. Только что пришла.
— Враки.
— Я же говорю, только что пришла. Сию минуту.
— Почему была заперта дверь?
— Дверь? Дверь не была заперта, Марци. Ты что, пьян? — Девушка стояла уже за спиной Крофи. — Вот Марика, собирается уходить. Что тебе от нее надо?
— Мне? Не знаю еще. Но…
— Ступай, Марика. А ты, Марци, совсем забылся. Идите, а потом я с тобой рассчитаюсь. Пастуху не положено…
— Пойдем! — строго сказал Марци девушке.
Марика выскользнула из дома; не попрощавшись с приказчиком, они ушли, оставив его на пороге. Крофи смотрел им вслед. Обернувшись, Марци бросил на него взгляд. Приказчик тотчас скрылся в доме.
— Что он делал с тобой? — спросил Марци.
— Ничего, — ответила Марика. — Что он мог делать?
— Не ври!
— Ничего не делал.
— Смотри у меня! — И Марци погрозил ей кулаком.
— Ничего не делал, только хотел сделать.
— Хотел? — Он опустил руку.
— Ну да, хотел.
Марци остановился, раздумывая, не вернуться ли ему.
— Иди же, иди, — сказала Марика.
Заперев входную дверь, Крофи в гневе метался по комнате. Потом зажег лампу, сел к столу, но за работу не мог приняться.
«Ну погоди, сволочь! — негодовал он. — Задам я тебе. Сверну шею. Девчонка, дрянь этакая… Хорошо еще, что этот головорез не схватился за нож. Ну, я его… Ведь стоит спустить одному, как десяток других, глядя на него, обнаглеют. Потом с ними не справишься. И ведь как разбушевался! В дверь колотил, в окно. Все из-за девчонки своей, из-за Марики. Надо было отхлестать его плеткой. Тогда бы небось поджал хвост. Неужели эта шлюшка сказала ему, что придет ко мне? Вот до чего дело дошло! Ну, погодите же у меня!»