Все смеялись.
— У нее тут винтиков не хватает. — Граф Правонски дотронулся до своей головы.
— Да. Клептомания.
— В народе своеобразное представление о краже, — заговорила графиня Берлогвари. — Собственными ушами слышала я одну историю, — не поверила бы, услыхав из чужих уст. Вчера среди дня поехала я в деревню, повезла мою горничную Магду к доктору…
— Чтобы вылечить ее от клептомании?
— Нет, нет. Магда честная душа. Я очень люблю ее. Она проходит какой-то курс лечения, и, чтобы не запустить болезнь, я вожу Магду к доктору. Коляска остановилась перед домом врача, Магда ушла, я осталась ждать ее в экипаже, Янош сидел на козлах. Не было ее минут пятнадцать, и в это время я оказалась невольной свидетельницей чужого разговора. Несколько крестьян обсуждали какую-то кражу. Из их слов я уяснила себе суть дела. Накануне ночью у одной вдовы украли сливы. Обворовали несколько деревьев в ее саду. Вдова очень бедная, и сливы для нее большая ценность.
Надьреви слегка улыбнулся: «Сливы для нее большая ценность». Да, конечно, сейчас беседуют господа, не крестьяне. Но даже нескладное выражение «обворовали несколько деревьев» в устах графини показалось ему милым.
— Женщина плакала, рыдала, обнаружив утром пропажу. Вот и весь случай. Его обсуждали крестьяне. Они страшно негодовали и клеймили вора, а один из них сказал: «Если б хоть у богача украл, я бы смолчал, а у бедной вдовы воровать грешно».
Найдя мнение крестьян забавным и необычным, все громко засмеялись.
— И остальные признали его правоту, — продолжала графиня Берлогвари. — Меня так поразило это странное заблуждение, что я просто остолбенела. Ничего подобного я не слыхивала. Чему же учат этих людей в школе? Преподают ли им закон божий? Неужели не вдалбливают десять заповедей? Не укради! А кто крадет, совершает грех. Независимо от того, у кого крадет.
— Да, поистине странное заблуждение, — подхватила графиня Мендеи. — По их мнению, если из моей сумочки украдут сотню крон, то надо сосчитать, сколько в ней осталось; если окажется порядочная сумма, значит, кража и не имела места.
— В самом деле, у вас украсть невозможно, — улыбнулась графиня Берлогвари. — По крайней мере, совершить небольшую кражу. Если встать на их точку зрения. Не знаю, все ли в народе придерживаются такого взгляда или только несколько крестьян так думают. Приходилось вам слышать что-нибудь подобное, господин Надьреви?
Вопрос был задан учителю, возможно, потому, что он занимался юриспруденцией, готовился к адвокатской или судейской карьере, а возможно, потому, что в этом обществе он был единственным бедняком, ближе стоял к народу и больше знал о нем.
— Народ рассуждает совершенно правильно, — набравшись вдруг смелости, ответил Надьреви. — Правда, уголовное законодательство не делает в таких случаях различия, но, так сказать, при гуманном подходе к делу украсть у бедняка куда большее преступление, чем у богача.
— Да что вы! — посыпались со всех сторон удивленные, скорей даже, полные веселого недоумения возгласы.
Только граф Правонски возмущенно воскликнул:
— Как можно так говог’ить?
Ему Надьреви ничего не ответил. Учитель готов был уже отступить, но графиня Берлогвари продолжала его расспрашивать:
— Как вы это понимаете? Объясните.
— Если для вас неприемлемо мое мнение, то объяснить мне будет трудно, — с некоторым колебанием проговорил Надьреви. — Полагаю, что объяснения и не требуются, поскольку справедливость этого тезиса несомненна. Однако попробую.
— Напг’асно. Нет никакой необходимости, — сказал граф Правонски.
— Ну, пожалуйста, — обратилась к учителю графиня Берлогвари, но, заранее отказываясь признать его правоту, добавила: — По-видимому, я склонна заблуждаться. Меня занимает ваша аргументация.
Граф Берлогвари, как и все прочие, прислушивался к этому разговору.
Барон Фадди тихо заметил:
— Спор не лишен интереса.
Зубкович, улыбнувшись, подумал: «Ну и осел этот славный малый, лучше бы промолчал».
— По правде говоря, я и не знаю, что тут странного, — пытался отбиться Надьреви. — Нищий побирается, ходит из деревни в деревню с узелком в руке, и в нем весь его скарб, все его достояние. Если украдут этот узелок, цена которому, предположим, двадцать крон, нищий все потеряет. Может быть, даже погибнет. И вот кто-то обворовывает его и чуть не доводит этим до смерти. Какое жестокое преступление! Не больший ли это грех перед богом и людьми, чем украсть двадцать крон у того, у кого останется еще много денег, кому кража причинит лишь небольшой материальный ущерб и легкое раздражение. Нищий плачет, причитает, отчаивается, сокрушается, — никогда не сможет он приобрести то, что потерял. Разве кража у нищего не более жестокий проступок, чем любая другая?
— Ах, вы неправильно рассуждаете, — покачала головой графиня Берлогвари. — Для нас непреложная истина, что любая кража преступление. Преступление, и только.
— Уголовное право и то различает разные случаи воровства, — не сдавался Надьреви. — Не принимается во внимание, у кого совершена кража, насколько богат пострадавший, но кража суммы, если не ошибаюсь, до двухсот крон — проступок, не влекущий за собой тяжелого наказания, а свыше двухсот крон строго наказуемое преступление.
— Да поймите, пожалуйста, кважа есть кважа! — с перекошенной физиономией сердито закричал граф Правонски. — Неужели вы не понимаете, о чем идет г’ечь?
— Понимаю. Речь о том, когда кража большее и когда меньшее преступление. Правильно ли рассуждал крестьянин, сказав: «Хоть бы у богача украл, я бы смолчал». Закон делает даже такое различие: кража небольшого количества продуктов или топлива считается незначительным проступком. Мне кажется, на сумму до десяти крон, точно не знаю, потому что не изучал еще уголовного права. Но не важно, не стоит на этом останавливаться. В судебной практике часто проявляют гуманность, которая не может предписываться статьями уголовного кодекса. Судья не стоит на точке зрения, что кража есть кража, а взвешивает все обстоятельства дела, прежде чем вынести приговор. Иногда судья, очевидно, и оправдывает виновного, например, мать, укравшую кусок хлеба для своего голодного ребенка.
— Чепуха! — Граф Правонски в растерянности смотрел по сторонам. — Вы не понимаете вопг’оса, потому что… потому что… туго сообг’ажаете, господин учитель.
Надьреви оцепенел. Ему хотелось схватить первую попавшуюся пепельницу и запустить в голову графа Правонски. Но он, конечно, не мог этого сделать. Он промолчал. Закурил сигарету, показывая, что для него спор окончен.
Не одобряя его поведения, Андраш бросил на него колючий взгляд.
— Не надо горячиться, — сказал граф Берлогвари, обращаясь, скорей, к графу Правонски. — Господин Надьреви изложил свою позицию, и дело с концом. Он, очевидно, социалист. И это определенная позиция.
Постаравшись придать своей характеристике чуть шутливый оттенок, граф Берлогвари и на улыбку не поскупился. Он хотел выручить этим учителя, как бы советуя присутствующим не принимать всерьез его взгляды и перейти к другой теме.
Графиня Берлогвари не стала больше спорить, видя, что граф Правонски крайне раздражен и уже совершил бестактность. Она не одобряла его поступка, хотя свое порицание выразила лишь молчанием. Через несколько минут атмосфера разрядилась; как ни в чем не бывало заговорили о другом. Опять о политике. Чего добивается Юшт[38] и его партия. Надьреви, не прислушиваясь к беседе, углубился в свои мысли.
— Сербы готовятся к коронации Петра[39]. По-видимому, она состоится осенью, — долетело до его ушей.
«Это действительно не так уж важно, — подумал учитель. — Болтайте же, дураки, болтайте!» И он принялся мучительно размышлять, чем отплатить этому наглецу, графу Правонски. Неужели ничем? Неужели это не в его силах?
Неожиданно на освободившееся возле него кресло села графиня Берлогвари. Учитель растрогался, решив, что она сделала это в знак примирения.
— Как идут занятия, милый Надьреви? — спросила графиня.
Учитель чуть не ответил, что уроки еще не начались. Но вдруг спохватился: тогда надо признаться, отчего это происходит, на что он тратит со своим учеником время. Сказать, что Андраш отложил первый урок на вторник; тогда он, Надьреви, станет ябедником, и из-за него получит нагоняй молодой граф.
— Полагаю, мы достигнем некоторого успеха, — отвечал Надьреви. — Я, правда, вижу уже, что Андраш отлынивает от занятий, но все же надеюсь побороть его сопротивление. Пытаюсь теперь.
38
39