— Я сразу так и подумал.
— Но он не глуп, нечего и говорить. А в некоторых отношениях даже очень смышлен.
— Моя матушка сказала бы: он себе на уме.
— Ну, нет. Впрочем, увидите сами. Порой он будет поражать вас.
— Знает он хоть что-нибудь?
— Абсолютно ничего.
— Сколько же времени вы занимались с ним?
— Три недели пробыл я в Берлогваре. Но было бы преувеличением утверждать, что я с ним занимался.
— Не понимаю.
— Объясню вам. Он не желал учиться. Ни за что. И вечно отлынивал от уроков.
— Что же мне с ним делать? Вряд ли я сумею образумить его.
— Оставьте свои сомнения. Я не в праве вас уговаривать. Во всяком случае, попробуйте. Кто знает, быть может, вы сумеете повлиять на него. Вдруг вам удастся то, что не удалось мне. Постарайтесь.
— А если не удастся?
— В этом и состоит главная трудность. Но и в таком случае обойдется без неприятностей. — Надьреви, полный сомнения, уставился в пространство. — Обойдется без неприятностей. Молодого графа на экзаменах так или иначе вытянут. Вам, как и мне, очевидно, известно, что отпрыску аристократического рода незачем готовиться к экзаменам. Известно также, что некоторые экзамены проходят при закрытых дверях. Двое посвященных никого не впускают в аудиторию, и опрос идет без свидетелей. — Надьреви насмешливо улыбнулся. Пакулар продолжал: — Повторяю, сто крон в месяц это немного, всего о двух месяцах идет речь, но надеюсь, с вами тоже рассчитаются за полгода. Дорожные расходы в оба конца вам оплатят. Вас ждет великолепный стол; вы поселитесь во флигеле, отведенном для гостей, в прекрасной комнате, обедать и ужинать будете вместе с хозяевами, что вам еще надо? Денег у них куры не клюют. И еще нечто важное скажу вам. Постарайтесь хорошо подготовить вашего ученика и заслужить доверие графского семейства. Это определит ваше будущее. Обеспечит вам протекции, хорошее место, бог знает что еще; высокие связи очень помогают необеспеченным людям.
— Зачем делить шкуру неубитого медведя?
— Хорошо. Там видно будет. Сидеть за столом, вести себя в обществе вы умеете, я слышал от своего друга Бохкора, что вам уже приходилось бывать в богатых домах, хотя и не аристократических.
— Да. Особого удовольствия я не испытывал.
— А теперь испытаете, поверьте. Настоящие аристократы придерживаются строгого этикета. Вот увидите, все пойдет у вас как по маслу. Я, поверьте, не светский лев и то не ударил лицом в грязь. Господи, если вы не знаете, руками или ногами надо есть какое-нибудь блюдо, подождите, пока начнет хозяйка дома. Не надо теряться, не надо делать из мухи слона. К Андрашу вы найдете подход. Молодой граф строптив и своенравен, но не лишен добрых чувств. Правил вежливости не нарушит… И вообще все будут с вами отменно вежливы, словно вы тоже граф. Даже еще вежливей.
— А как надо их величать?
— Гм… хозяина и хозяйку дома естественно «ваши сиятельства». Или… Боже, я сам не знаю; если со временем у вас установятся с ними дружеские отношения, то сойдет иногда и просто «граф», «графиня».
— Трудное дело. Знаете, если вдуматься хорошенько в значение этих слов: «ваше сиятельство»! Не унизительно ли называть так ничтожного человека? Прямо в глаза?
— Надо проще к этому относиться. Титулы не более чем пустые звуки.
— А молодого принца или магараджу как надо титуловать?
— Откровенно говоря, я и сам был в растерянности. Называл его Андраш или господин Андраш.
— Хорошо хоть он не ваше сиятельство.
— Можно иначе, граф, например.
— Какого черта еще его называть графом! Нет, скорей всего я не поеду.
— Последуйте моему примеру. Я и вправду никак не называл его. Избегал обращения. Понятия не имею, как в данном случае положено поступать по этикету. Или знаете что? Спросите у него.
— Только этого не хватало.
Пакулар помолчал немного. Он обдумывал, предварительно взвешивал свои слова. Потом снова заговорил:
— Ну, а теперь мне надо еще рассказать вам о проделках молодого графа. Постарайтесь относиться к ним благодушно, сами тоже на свой манер подшучивайте над ним, и вы поладите.
— Какие проделки вы имеете в виду?
— Довольно скверные номера выкидывает мальчишка, что правда, то правда. Только об одном случае расскажу вам. Во флигеле, где была моя комната, — видно там же будет и ваша — есть длинный коридор. Поблизости от входа в нише стены сделана каморка с железной дверью. Когда каморка закрыта, то обнаружить ее трудно, дверь в нее побелена под цвет стен. Возможно, зимой туда складывают дрова или она служит для другой цели, не знаю. Андраш, между прочим, называет ее волчьей ямой, потому что туда иногда запирают одну из его собак, волкодава. Вот как-то раз мальчик, то есть Андраш, сидит в моей комнате, и мы дружески беседуем; представляете, он принимается рассуждать о книге Бюхнера «Сила и материя», слегка задается, но говорит вполне серьезно, без всяких шуточек. Потом мы отправляемся в парк на прогулку. В дверях комнаты он вежливо пропускает меня вперед, что совсем не в его обыкновении, и идет следом за мной по узкому коридору. Вдруг возле волчьей ямы он прыгает на меня и, обхватив правой рукой, пытается повалить на пол. А левой распахивает дверь каморки. Я догадываюсь, что он задумал, отчаянно сопротивляюсь, но тщетно. Андраш уложил меня на обе лопатки, ведь он намного сильней, чем я, втолкнул в каморку и закрыл дверь на засов, так что изнутри ее нельзя было открыть. Словом, запер меня и ушел. Потом я узнал, что он уехал на верховую прогулку. Не пожелал хотя бы издали понаблюдать за происходящим и, помучив хорошенько, освободить меня. Я кричал, — чертовски скверно было в этой темной дыре; даже скорчившись, не мог я ни лечь, ни сесть. Услышав мои вопли, лакей Ференц выпустил меня.
С изумлением посмотрев на Пакулара, Надьреви уставился на мраморный столик. Все надежды его разлетелись в пух и прах, разговаривать больше не о чем, — с этой истории надо было начать. Но Пакулар продолжал с невеселым смешком:
— А вечером с самой милой улыбкой Андраш пришел ко мне и протянул руку. «Надеюсь, вы не сердитесь», — примирительно сказал он. «Сержусь, и даже очень», — пробурчал я. Тогда он затеял со мной спор. Как может интеллигентный человек, бакалавр правоведения, быть настолько ограниченным, чтобы не понимать шуток? Я, мол, должен признаться, что шутка удалась. «По крайней мере, этого, господин Пакулар, вы не станете отрицать. Идите к черту с вашими обидами. Мстите мне, вам никто не мешает». Затем он обнял меня и похлопал по плечу… Поверьте, сердиться на него невозможно.
— Даже слушать эту историю не могу я без возмущения.
— Но вы только слушали, пережить такое вам не придется. С вами ничего подобного не случится. Вас Андрашу вряд ли удалось бы затолкать в каморку. Вы производите впечатление мускулистого, сильного человека.
— А не вздумает ли этот граф Андраш стрелять в меня ради забавы? — покачав головой, спросил Надьреви.
— Вы не совсем правильно меня поняли, — засмеялся Пакулар. — Не знаю, хорошо ли я обрисовал характер вашего будущего ученика, но, повторяю, Андраша бояться нечего. Я и сам, наверно, несерьезным своим тоном дал ему повод для грубых шуток. Не берите с меня примера. К тому же, видите ли, поехать кататься верхом, заперев меня, это своеобразная поза. Он прекрасно знал, что я недолго просижу в каморке, — кто-нибудь из слуг услышит мои крики. Не следует трагически относиться к подобным историям. Поезжайте в Берлогвар; мне поручили найти себе преемника и договориться с ним.
Надьреви боролся с желанием сказать: «Сожалею, но я туда не поеду, такая должность не по мне». Но из какого-то отчаянного упрямства бросил:
— Я согласен!
— Это уже другой разговор. Сегодня же, прямо здесь, в кафе, я напишу в Берлогвар и сообщу о результатах переговоров. Когда вы намереваетесь ехать?
— А когда надо?
— Чем раньше, тем лучше.
— Тотчас я не могу. Мне надо еще устроить кое-какие дела.
— Вам хватит на это времени. Мое письмо придет в именье, наверно, послезавтра. Я сообщу ваше имя, адрес; сейчас запишу. Улица Хернад? Дом сорок три? Так. Повторяю, сегодня напишу я письмо. Вам вышлют на дорогу пятьдесят крон, а может, и больше.
— Вам сколько послали?
— Я познакомился с молодым графом в Пеште, и мы вместе уехали. Мне повезло, я путешествовал первым классом, хорошо отоспался. Итак, вы получите деньги на дорогу, и сразу же, не откладывая, протелеграфируете, когда собираетесь выехать. Это просто необходимо. Хотя бы для того, чтобы выслали на станцию коляску. Увидите, какой ливрейный кучер приедет за вами.
— Я согласен, — повторил Надьреви. — Во всяком случае, благодарю вас за любезность. Теперь я расплачусь за кофе и пойду.
— Посидите еще, — не отпускал его Пакулар.
— Меня ждут дела завтра утром.
— Отоспитесь в Берлогваре.
Иштвана Надьреви, который с большой неохотой возвращался по вечерам домой, нетрудно было удержать в кафе. Он уже, правда, встал с места, но снова сел за столик и еще долго беседовал с Пакуларом. Об университете, причудах профессоров, необыкновенной учености Бенё Жёгёда, сером цилиндре Кароя Кмети, оригинальном образе мыслей Дюлы Пиклера. Об эпиграммах, которыми экзаменующиеся исписали стены, например: «Кмети, Фёльдеш, Чарада, сердце мое вам не радо».