Вы, конечно, скажете, что я просто заснул и мне привиделся кошмар. Может быть и так; но я не испытывал чувства сонливости ни до, ни после случившегося. Это было нечто сродни тому, как если бы кто-то раскрыл книгу передо мной, быстро пролистал несколько страниц и вновь захлопнул ее.
Кто-то, я не заметил, кто, резко поднялся со своего кресла, - движение, заставившее меня вздрогнуть, - и включил электрический свет. Я не был против, я был даже рад этому.
Эверард рассмеялся.
- Я чувствую себя подобно Гамлету, - сказал он, - в присутствии преступника-дяди. Стоит ли мне продолжать?
Не думаю, что кто-то собирался ответить, и он продолжал.
- В таком случае, мы в данный момент можем сказать, что это была галлюцинация, но никак не сон.
- Но что бы это ни было, оно преследовало меня в течение нескольких месяцев, как мне кажется, не оставляло меня ни на минуту, скрываясь где-то в подсознании, большею частью не давая о себе знать, но иногда возникая в моих снах. Было бы нелепостью убеждать себя, что мои тревоги напрасны, ибо это нечто, казалось, поселилось внутри меня, посеяло в душе моей семена ужаса. Шло время, и семена дали ростки, так что я больше не мог сказать себе, что видения были плодом простого психического расстройства. Не могу сказать, чтобы это сильно повлияло на мое здоровье. Насколько мне помнится, я нормально спал и ел, но постепенно я стал просыпаться, не постепенно приходя в сознание, высвобождаясь от сладостных грез, а резко, сразу, чтобы погрузиться в пучину отчаяния.
Часто, за обеденным столом, я вдруг замирал и думал, не напрасно ли все это.
В конце концов, я рассказал о своей беде двум людям, в надежде, что простые вопросы, простое общение поможет мне; питая слабые надежды на то, во что и сам не мог поверить, а именно в то, что все мои проблемы связаны с нарушением пищеварения или расстройством нервной системы, что врач по простейшим симптомам определит это и сможет убедить меня, найдя соответствующие слова. Но моя жена посмеялась надо мной, а мой врач, вначале также посмеявшись, заверил меня, что мое здоровье в совершенном порядке.
Кроме того, он заявил, что перемена климата и обстановки чудесным образом воздействуют на видения, существующие лишь в воображении. Он также сказал, в ответ на мой прямой вопрос, что я вовсе не сумасшедший, и утверждая это, он готов поставить на карту свою репутацию.
Мы вернулись в Лондон; и хотя не было ничего, что могло бы напомнить мне о том единственном случае в канун Рождества; случившееся само напоминало о себе, и грезы, или сны наяву, вместо того, чтобы угаснуть, с каждым днем наполнялись силой, становились все ярче, проникли в мой мозг и прочно обосновались там. Мы покинули Лондон и обосновались в Шотландии.
В прошлом году я в первый раз арендовал небольшой лес в Сазерленде, именуемый Глен Каллан, отдаленный и дикий, но замечательный с точки зрения охоты. Он располагался неподалеку от моря, и местные жители часто предупреждали меня, чтобы я брал с собой компас, отправляясь на холм, поскольку туманы, приносимые с моря, надвигались со страшной быстротой и всегда существовала опасность быть застигнутым ими и провести час, а возможно, и несколько, в ожидании, пока они рассеются. Поначалу я так и поступал, но, как всем известно, любая мера предосторожности, буду невостребованной, постепенно забывается, и по прошествии нескольких недель, поскольку погода стояла ясная, нет ничего странного в том, что мой компас частенько оставался дома.
Однажды проводник повел меня в ту часть арендованной земли, в которой я почти не бывал прежде, возвышенный участок почти на самой границе леса, с одной стороны круто спускавшийся к озеру, лежавшему у его подножия, а с другой, более полого, к реке, вытекавшей из озера, в шести милях ниже по течению которой стояла хижина. Необходимость нашего подъема была вызвана ветром - так, по крайней мере, утверждал проводник - не самый легкий путь, по скалам, окружавшим озеро. Я был не согласен с его точкой зрения, что олень может учуять наш запах, если мы отправимся обычным путем, но он настаивал на своем мнении, и, в конце концов, поскольку это была часть его работы, я был вынужден уступить. Нас ожидал ужасный подъем; глубокие и широкие расселины между валунами, скрытые зарослями вереска, так что внимание и осторожность были необходимы; каждому шагу предшествовало прощупывание палкой, чтобы избежать переломов. Вересковые заросли кишели гадюками; по пути мы видели их с десяток, а гадюка вовсе не то существо, с которым мне хотелось бы встречаться. Наконец, через пару часов, мы достигли вершины, только для того чтобы убедиться в том, что проводник оказался не прав, и что олени, если бы они оставались на том самом месте, где мы видели их в последний раз, с легкостью бы нас учуяли. По всей видимости, так оно и случилось, поскольку на прежнем месте мы их не увидели. Проводник настаивал, что переменился ветер, довольно глупое оправдание, и мне в тот момент подумалось, что у него были иные причины, я чувствовал, что именно так оно и было - оставить в стороне удобный путь, - но это плохое начало вовсе не испортило продолжения; удача не отвернулась от нас, ибо в течение часа мы выследили большое стадо оленей, а еще через час мой удачный выстрел свалил крупного зверя. Затем, усевшись на вереск, я пообедал и закурил трубку, греясь на солнышке. Добыча тем временем была погружена на пони, и отправлена домой.
Утро выдалось необычайно теплое, легкий ветерок дул с моря, которое искрилось в нескольких милях от нас под голубой дымкой, и все утро, несмотря на отвратительный подъем, я испытывал необычайное спокойствие; несколько раз я даже попытался, если можно так выразиться, отыскать в своем мозгу следы преследовавшего меня ужаса. И не находил их.
Впервые с самого Рождества я избавился от страха, и чувством успокоения, равно физического и душевного, я растянулся на вереске и наблюдал, как тают на фоне голубого неба клубы дыма из моей трубки. Но отдых мой продлился недолго; подошел Сэнди и сказал, чтобы я поторапливался. Погода меняется, сказал он, ветер усиливается, и нам надо поторопиться спуститься вниз как можно быстрее, поскольку все свидетельствует о том, что скоро с моря потянет туман.
- А это плохой путь, чтобы спускаться по нему в тумане, добавил он, кивнув в сторону скал, по которым мы поднимались.
Я взглянул на него с величайшим изумлением; мы могли совершенно спокойно спуститься по пологому склону к реке, и не было никакой разумной причины снова петлять среди отвратительных камней, по которым мы шли утром. Более чем прежде я был уверен, что у него имеется тайная причина избегать простого пути. Но в одном он был, конечно, прав: с моря поднимался туман, я пошарил в кармане, пытаясь найти компас, и обнаружил, что в этот раз не захватил его с собой.
Затем последовала любопытная сцена, которая только попусту отняла у нас драгоценное время; я настаивал на том, чтобы спуститься тем путем, который следовало выбрать в соответствии со здравым смыслом, он настаивал на том, что путь по скалам много лучше. В конце концов, я потерял терпение и направился к пологому спуску, заявив ему, чтобы он перестал спорить и следовал за мной. Меня раздражало, что в пользу своей правоты он приводит самые нелепые аргументы, предпочитая скалы ровной местности. Там много топких мест, утверждал он, что было совершенной неправдой, ибо все лето стояла засушливая погода, он длиннее, что, очевидно, также было неправдой, и что там очень много гадюк.
Но, видя, что его аргументы не возымели желаемого действия, он замолчал и поплелся за мной.
Мы не преодолели и половины пути, когда туман настиг нас, поднимаясь из долины, подобно морским волнам, и через несколько минут бы оказались скрыты белой пеленой, плотной настолько, что видно было всего лишь на десяток ярдов. И это послужило еще одним доказательством моей предусмотрительности, что мы оказались здесь, а не карабкались по камням, рискуя каждое мгновение свалиться, как утром, и я был горд тем, что настоял на своем, и был уверен, продолжая идти вперед, что в скором времени мы окажемся у реки, и чувство свободы от гнетущего страха окрыляло меня. С того самого Рождества я не испытывал подобной радости, я был похож на школьника, отправляющегося домой на каникулы; но туман становился все плотнее и плотнее, и, по причине ли, что над ним образовалась огромная дождевая туча, или он сам по себе был такой плотный, я совершенно промок, промок так, как никогда прежде. Влага, казалось, проникла под кожу, до самых костей. И никаких признаков тропинки, на которую, как мне казалось, мы давно уже должны были выйти.