- Взгляни на это, поскольку, насколько мне известно, ты интересуешься естествознанием. Я нашел это ползающим по моему покрывалу вчера вечером, и понятия не имею, что это такое.
Еще не открыв коробку, я уже знал, что в ней обнаружится.
Внутри, как я и ожидал, оказалась маленькая гусеница, серовато-желтого цвета, с любопытными наростами на ее кольцах. Она была чрезвычайно активна, и ползала внутри коробки словно бы в поисках выхода.
Ее ножки были отличны от ножек обычных гусениц, которых мне приходилось видеть до сих пор: они напоминали клешни краба. Я взглянул, и снова закрыл крышку.
- Понятия не имею, что это такое, - сказал я, - но выглядит довольно отвратительно. Что ты собираешься с ней делать?
- О, я буду ухаживать за нею, - отвечал Ингис. - Видишь, как она суетится? Мне кажется, она окукливается. Мне хочется посмотреть, в какого мотылька она превратится.
Я снова открыл коробку и увидел, что суетящиеся движения и в самом деле были началом прядения кокона. Инглис сказал:
- У нее очень смешные ножки. Они напоминают клешни краба. Как по-латыни будет краб?
- Cancer. Поскольку она уникальна, давайте назовем ее: Cancer Inglisensis.
Потом что-то случилось у меня в голове, в одно мгновение сложилось в ясную картину все, что я видел или мне казалось, что видел. Нечто скрытое в его словах, казалось, озарило меня, и его слова каким-то непостижимым образом соединились с испытанным мною ночью ужасом. Я схватил коробку и выбросил ее вместе с ужасным содержимым из окна. Под окном проходила посыпанная гравием дорожка, чуть далее за ней располагался фонтан с бассейном. Коробка упала точно посередине бассейна.
Инглис рассмеялся.
- Похоже, что приверженцы оккультизма не привечают голые факты, - сказал он. - Бедная моя гусеница!
Разговор сразу же перешел на другие темы; я привожу все эти детали в их последовательности лишь затем, чтобы быть уверенным, что записал все, относящееся к оккультизму и к гусеницам. В тот момент, когда я бросил коробку в фонтан, я совершенно потерял голову: моим единственным оправданием может быть то, и это, наверное, будет понятно любому, что обитательница коробки в миниатюре повторяла те странные создания, которые я видел ночью на кровати в пустой комнате. И хотя воплощение тех фантомов в плоть и кровь - или в то, из чего, собственно, состоят гусеницы, - должно было избавить меня от ночного кошмара, на самом деле ничего подобного не случилось. Это только сделало шевелящуюся пирамиду на кровати в пустой комнате еще более ужасной реальностью.
После обеда два или три часа мы провели прогуливаясь по саду или сидя на лоджии, и было, должно быть, около четырех часов, когда мы со Стэнли отправились купаться, и по дороге я заглянул в фонтан, в который бросил коробку. Вода была чистой, фонтан не глубоким, и на его дне я приметил ее остатки. Вода смыла клей, и коробка превратилась в несколько бумажных полосок. В центре фонтана располагался Купидон итальянского мрамора; вода в бассейн лилась из винного меха, который он держал в руках. Вверх по его ноге взбиралась гусеница. Было странно и невероятно, что она выбралась из своей темницы, вплавь добралась до статуи, и там, находясь вне досягаемости, извивалась из стороны в сторону, прядя свой кокон.
И когда я смотрел на нее, мне вдруг показалось, что, подобно вчерашним гусеницам, она заметила меня; выбравшись из опутывавшей ее паутины, она сползла вниз по мраморной ноге Амура, и, извиваясь, подобно змее, поплыла по направлению ко мне. Она передвигалась с необычайной скоростью (тот факт, что гусеницы умеют плавать, был для меня новостью), и спустя несколько мгновений уже ползла вверх по мраморному бортику бассейна.
В этот момент к нам подошел Инглис.
- Смотри-ка, это же наша старая знакомая, Cancer Inglisensis, - воскликнул он, увидав создание. - Как она ужасно спешит!
Мы стояли совсем рядом на дорожке, и гусеница, оказавшись в каком-то ярде от нас, остановилась и начала покачиваться, как будто сомневаясь, в каком направлении ей двигаться. Потом, кажется, она приняла решение и подползла к ботинку Инглиса.
- Я ей нравлюсь больше, - сказал тот. - Но я вовсе не уверен, что она нравится мне. И раз уж она не тонет, думаю, мне стоит...
И он стряхнул гусеницу с ботинка на гравий и раздавил ее.
***
После полудня воздух стал тяжелеть - с юга, без сомнения, надвигался сирокко. В эту ночь я снова поднялся к себе, чувствуя сильную сонливость, но, несмотря на мою, так сказать, дремоту, у меня была уверенность сильнее, чем прежде, что в доме происходит нечто странное, что близится нечто угрожающее. Но я тут же уснул, а потом, не знаю, как скоро, вновь пробудился - или мне показалось так во сне - с ощущением, что мне нужно немедленно подняться, или будет слишком поздно. Какое-то время (бодрствуя или во сне) я лежал, борясь со страхом, убеждая себя, что стал жертвой собственных нервов, расстроенных сирокко и тому подобным, и в то же время другой частью сознания вполне ясно осознавая, что каждый момент промедления добавлял опасности. В конце концов, второе чувство стало непреодолимым, я надел халат и штаны и вышел из своей комнаты на площадку. И тут же понял, что уже протянул слишком долго, и теперь было поздно.
Вся площадка этажом ниже скрылась под массой гусениц. Двойные двери в гостиную, из которой можно было попасть в спальню, где я видел их прошлой ночью, были закрыты, но гусеницы просачивались через щель под ней и одна за другой проникали сквозь замочную скважину, сначала вытягиваясь чуть ли не до толщины волоса, и снова утолщаясь на выходе. Некоторые, как будто исследуя, тыкались в ступени, ведущие к комнате Инглиса, другие карабкались на первую ступеньку лестницы, на вершине которой стоял я. Площадка была полностью покрыта сероватыми телами, я был отрезан от выхода. Леденящий ужас, какой я не смог бы описать никакими словами, сковал меня.
Затем, наконец, основная масса созданий начала двигаться, наползая на ступени, которые вели в комнату Инглиса. Мало-помалу, подобно омерзительной волне из плоти, они хлынули на площадку, и, как я видел благодаря исходившему от них сероватому свечению, подползли к двери. Вновь и вновь пытался я закричать и предупредить художника, в то же время страшась, что твари могут обернуться на звук голоса и взобраться по лестнице ко мне, но, несмотря на все усилия, из горла не исходило ни единого звука. Гусеницы подбирались к петлям двери, проходя сквозь щели так же, как делали раньше, а я все еще стоял на месте, предпринимая бесплодные попытки докричаться до Инглиса и заставить его бежать, пока еще было время.
Но вот площадка окончательно опустела: все твари забрались в комнату, и я впервые ощутил холод мрамора, на котором стоял босиком. На западе только начал разгораться восход.
***
Через полгода я повстречал миссис Стенли в загородном доме в Англии. Мы обсуждали самые разные предметы, и тут она сказала:
- Кажется, я не видела тебя с тех пор, как месяц назад получила эти ужасные известия об Артуре Инглисе.
- Я ничего не слышал, - ответил я.
- Нет? У него рак. Ему не советуют даже делать операцию, потому что нет никакой надежды на излечение: доктора говорят, что болезнь распространилась по всему телу.
За все эти шесть месяцев я не думаю, что прошел хоть один день, когда я не вспоминал бы о том сне (или как вам угодно это называть), который видел на Вилле Каскана.
- Разве не ужасно? - продолжала миссис Стенли. - И я никак не могу отделаться от мысли, что он мог...
- Подхватить его на вилле? - закончил я.
Она взглянула на меня в немом изумлении.
- Почему ты так говоришь? - спросила она. - Откуда ты знаешь?
После этого она рассказала мне следующее. В той спальне, что при мне стояла пустой, годом раньше скончался человек в терминальной стадии рака. Миссис Стенли, конечно же, послушалась советов и ради предосторожности не позволяла никому спать в этой комнате, которая была так же основательно продезинфицирована, заново отмыта и окрашена. Но...