Зимний день быстро угасал, и когда я, на обратном пути, достиг пешеходного мостика, сумерки уже начали сгущаться. Справа от меня, неподалеку от дороги, располагался коттедж, белые стены которого поблескивали в темноте; переходя по довольно узкому мостику я невольно обернулся и еще раз бросил взгляд в его сторону. Мне показалось, что в одном из окон виден слабый свет, что, таким образом, делало мою теорию о его необитаемости совершенно несообразной действительности. Я вгляделся попристальнее и обнаружил свою ошибку; последние лучи заходящего солнца отразились на стеклах и ввели меня в заблуждение; зимним вечером коттедж выглядел пустынным, как, наверное, никогда прежде. Тем не менее, я задержался у калитки в низкой ограде, ибо, хотя внешне ничего не давало повода сделать положительный вывод о его обитаемости, какое-то внутреннее, совершенно иррациональное чувство, уверяло в обратном. Конечно же, никого не было видно, на чувство нашептывало, что обитатель, должно быть, находится в задней части коттеджа, скрытой от меня внутренними перегородками, и, как это ни странно, и до сих пор для меня необъяснимо, этот вопрос вдруг оказался самым важным, - обитает кто-то в коттедже или нет, - поскольку разум по-прежнему настаивал, что там никого нет, а чувство твердило, что коттедж занят. В качестве оправдания, если бы он оказался обитаем, я мог бы спросить короткий путь к дому, в котором я остановился, и, сам не в восторге от того, что делаю, я прошел через маленький садик и постучал в дверь. Никакого ответа; я постучал второй раз, результат был тот же самый; подергав дверь, я обнаружил, что она заперта, и обошел вокруг коттеджа. Конечно, здесь никого не было, и я сказал себе, что напоминаю человека, заглядывающего под кровать в поисках грабителя, и который был бы безмерно удивлен, там его обнаружив.
Мои хозяева были уже дома, когда я вернулся, и мы провели два часа до обеда в оживленной беседе, постоянно перебивая друг друга, как и положено друзьям, не встречавшимся в течение какого-то времени. Вряд ли можно было назвать тему, которая не интересовала бы Хью Грейнджера или его жену; их интересовало все: гольф, политика, нужды России, кулинария, призраки, возможное восхождение на Эверест, налоговые сборы - все это мы обсудили с необычайным пылом. Одна тема сменяла другую с необыкновенной легкостью, и только тема призраков возникала снова и снова.
- Маргарет близка к помешательству, - заметил Хью, когда мы в очередной раз заговорили о призраках, - она начала пользоваться дощечками для спиритических сеансов. Если вы пользуетесь такими дощечками в течение шести месяцев, как мне говорили, самые непредвзятые врачи констатируют у вас помешательство. Еще пять месяцев, и она отправится в сумасшедший дом.
- Это работает? - спросил я.
- Да, и можно узнать много интересного, - сказала Маргарет. - Много вещей, о которых никогда прежде не задумывался. Мы попробуем их сегодня ночью.
- О, нет, только не ночью, - простонал Хью. - Давайте устроим сеанс вечером.
Маргарет проигнорировала его слова.
- Нет необходимости задавать дощечкам вопросы, - продолжала она, - поскольку в вашем мозгу имеются, в некотором роде, ответы на них. Если я спрашиваю, будет ли завтра хорошая погода, например, то, наверное, я - хотя, на самом деле, я вовсе не хочу сказать, что это я его подталкиваю, - и есть именно тот человек, который заставляет карандаш написать да.
- Хотя, как правило, идет дождь, - заметил Хью.
- Не всегда; не перебивай. Гораздо интереснее то, что карандаш пишет по собственному выбору. Зачастую он чертит странные загогулины, - конечно, и они могут что-то означать, - снова и снова, но вдруг появляется ясно читаемое слово, а я понятия не имею, к чему оно может иметь отношение, даже предположений нет. Вчера вечером, например, он несколько раз написал слово "садовник". Что бы это могло значить? Садовник здесь - методист с козлиной бородкой. Может быть, имелся в виду он? Впрочем, пора одеваться. Пожалуйста, не опаздывайте, мой повар приготовил замечательный суп.
Мы встали, но у меня в мозгу возникли некоторые ассоциации, связанные со словом "садовник".
- Кстати, а что там за домик в поле за пешеходным мостиком? - спросил я. - Это коттедж садовника?
- Был им раньше, - ответил Хью. - Но козлиная бородка там не живет; там вообще никто не живет.
- Он не пустует. Если бы я был здесь владельцем, я призвал бы козлиную бородку к ответу и вычитал арендную плату из его заработка. Но некоторым людям экономия чужда. Почему, позвольте спросить?
Маргарет внимательно посмотрела на меня.
- Любопытство, - ответил я. - Простое любопытство.
- Я вас не понимаю, - сказала она.
- Видите ли, - продолжал я, - я просто полюбопытствовал, живет ли там кто. Я проходил мимо, когда поднимался к зданию гольф-клуба, и уверен, что он был пуст, но возвращаясь обратно, я почувствовал, что там кто-то есть, причем был настолько в этом уверен, что постучал в дверь и даже обошел вокруг него.
Хью поднимался по лестнице наверх впереди нас, она немного задержалась.
- И там никого не оказалось? - спросила она. - Как странно: я испытывала такое же чувство, что и вы.
- Это объясняет, почему на дощечках снова и снова появляется слово "садовник", - сказал я. - Вы постоянно вспоминаете о коттедже.
- Все гениальное просто, - отвечала Маргарет. - Давайте все же переоденемся к столу.
Сквозь опушенные занавеси пробивался яркий лунный свет, когда я проснулся посреди ночи, и заставил меня встать и выглянуть в окно. Окна моей комнаты выходили на сад и поле, которыми я проходил вечером, и они сейчас были хорошо освещены полной луной. Коттедж с соломенной крышей и белыми стенами возле речки был очень хорошо виден, и мне снова показалось, - конечно, отражение луны в стеклах было тому причиной, - что он освещен изнутри. Мне показалось странным дважды в день стать жертвой одной и той же иллюзии, но затем случилось еще более странное.
Когда я смотрел на коттедж, свет в нем внезапно потух.
Утро вовсе не было таким, каким предвещала его ясная ночь; когда я проснулся, снаружи завывал ветер, а косые струи дождя стучали в стекла моих окон. Ни о каком гольфе не могло быть и речи, и, хотя натиск бури несколько утих во второй половине дня, дождь продолжал идти с угрюмой настойчивостью. Но мне надоело сидеть в доме, а поскольку все остальные отказались составить мне компанию, я, надев плащ, вышел подышать свежим воздухом. В качестве конечной цели своей прогулки я избрал поля для гольфа, выбрав грязный, но короткий путь через поля, чтобы договориться с парой носильщиков клюшек для себя и Хью на следующее утро, и задержался в коттедже на некоторое время, увлекшись иллюстрированными журналами в курительной комнате. Должно быть, я читал несколько дольше, чем собирался, поскольку последние лучи заходящего солнца вдруг упали на очередную страницу, и, подняв глаза, я обнаружил, что дождь прекратился, и быстро надвигаются сумерки. Поэтому случилось так, что вместо того, чтобы избрать более длинный путь, я поспешил обратно через поля. Последний луч, так же, как и двадцать четыре часа назад, застал меня в сумерках около пешеходного мостика. До этого момента, насколько мне помнится, я не вспоминал о коттедже, но теперь, припомнив о вспышке света внутри вчера вечером, припомнил одновременно, что это случилось приблизительно в то же самое время. И снова у меня возникло непреодолимое ощущение, что коттедж сдавался в аренду. Одновременно я бросил взгляд в сторону коттеджа и приметил фигуру человека, стоявшего в дверях. В сумерках я не мог разглядеть его лицо, даже если бы он повернулся в мою сторону; у меня сложилось впечатление, что это довольно высокий парень, плотно сложенный. Он открыл дверь, за которой виднелся свет, похожий на свет от лампы, вошел, и закрыл ее за собой.