Она подняла голову и посмотрела на них. И хотя все еще было темно, теперь она могла различить их лица, смутные и неясные, колеблющиеся, словно пламя свечи на ветру. Но на лицах их не было видно ни ожесточения, ни печали - они улыбались ей, да-да, улыбались, немного застенчивыми улыбками. И она увидела, как они слабо тают, исчезают вдали, подобно пару в морозном воздухе.
Мэйдж не сразу смогла пошевелиться, когда они совсем исчезли, но вместо страха ей владело сейчас прекрасное чувство умиротворенности, счастливой безмятежности, и она просто не хотела ни единым движением нарушить его. Впрочем, скоро она встала и продолжила свой путь, не подгоняемая ужасом и не ожидая ничего плохого; она прошла по длинной галерее и на лестничной площадке столкнулась с Бланш, спешившей наверх, что-то насвистывавшей и размахивавшей коньками.
- Как твоя нога, дорогая? - спросила она. - Я вижу, ты больше не хромаешь.
До этого момента Мэйдж и не вспоминала об утреннем падении.
- Мне кажется, все в порядке, - сказала она, - во всяком случае, она меня не беспокоит. Бланш, дорогая, вам не следует беспокоиться за меня, но... - я только что видела близнецов.
В мгновение лицо Бланш побелело от ужаса.
- Что? - прошептала она.
- Да-да, только что. Я их видела. Но они были доброжелательны, они улыбались мне, и я пожалела их. И знаешь, я почему-то уверена, что мне нечего бояться.
Как выяснилось вскоре, Мэйдж оказалась права, с ней ничего не случилось. Возможно, ее отношение к близнецам (смеем предположить), ее жалость, ее доброта, сняли проклятие, тяготевшее над ними.
В самом деле, на прошлой неделе я приезжал в Черч-Певерил, прибыв туда вскоре после наступления темноты. Как только я поднялся на лестничную площадку, отворилась дверь, ведущая в длинную галерею, и оттуда вышла Бланш.
- А вот и вы, - сказала она. - Я только что видела близнецов. Они выглядят очень мило и не исчезали почти десять минут. Пойдемте пить чай.
НА МОГИЛЕ АБУ АЛИ
Луксор, по мнению большинства тех, кто его посещал, обладает некой прелестью и значительным числом достопримечательностей, приманивающих туристов, главными из которых считаются наличие в отелях бильярдных, божественных садов, способных вместить любое количество посетителей, по меньшей мере еженедельные танцы на борту туристического парохода, охота на перепелов, климат как на Авалоне, а также внушительных древних памятников для тех, кто обожает археологию. Впрочем, есть и другие, не столь многочисленные, но фанатично уверенные в своей правоте, для которых Луксор есть некое подобие спящей красавицы, просыпающейся по мере прекращения всех этих увеселений, когда отели пустеют и маркеры перемещаются для "продолжения развлечений" в Каир, когда перепела уничтожены, а уничтожавшая их толпа туристов сбежала на север, и Фиванская долина, сжигаемая тропическим солнцем, уподобляется пустынному футбольному полю, на которое не заманишь ни единственного человека, даже если царица Хатасу пообещает, что даст ему аудиенцию в Дейр-эль-Бахри.
Однако подозрения, что фанатики отчасти правы, поскольку что касается иных предметов, мнение этих людей отличалось здравой рассудительностью, заставили меня пересмотреть свои собственные убеждения, в результате чего случилось так, что пару лет назад, в первых числах июня, я остался здесь, чтобы убедиться в правоте или неправоте их мнения.
Обилие табака и длинные летние дни помогли нам оценить всю прелесть, которой обладает летний юг, и Уэстон - один из тех, кто ранее прочих оказался в числе избранных - и ваш покорный слуга, посвятили обсуждению ее много времени. И хотя мы не затрагивали в своих разговорах нечто непознаваемое, присущее только этому месту, что могло сбить с толку любого исследователя, и необходимо испытать его самому, чтобы понять, о чем идет речь, это скрытое нечто позволяло увидеть некоторые цвета и услышать некоторые звуки, которые лишь добавляли шарма к уже имевшемуся. Вот лишь немногое из того, что я имею в виду.
Пробуждение в предрассветной темноте, обволакивающей теплом, и осознание того, что нет никакого желания подольше поваляться в постели.
Неспешная переправа через Нил сквозь неподвижный воздух, с вашими лошадьми, которые, подобно вам, застыли и вдыхают непередаваемые предрассветные ароматы, словно ощутив их впервые.
То непередаваемое мгновение, бесконечное в ощущениях, перед самым восходом солнца, когда мглу, скрывающую реку, вдруг пронзает что-то темное, и обращается в зеленую бронзу листьев.
Розовая вспышка, быстрая как изменение цвета при химической реакции, которая пронзает небо с востока на запад, и следом за ней - солнечный свет, озаряющий пики холмов на западе и стекающий затем по склонам вниз, подобно струящейся светящейся жидкости.
Шум и гам пробуждающегося мира; поднимается ветерок, взмывает жаворонок и заливается песней; крики лодочников: "алла, алла"; лошади беспокойно поводят головами.
Возвращение.
Завтрак.
Ничегонеделание.
Предзакатная поездка в пустыню, благоухающую густой теплотой бесплодного песка, который пахнет, как ничто иное в мире, ибо не пахнет ничем.
Великолепие тропической ночи.
Верблюжье молоко.
Беседы с феллахами, самыми очаровательными и непредсказуемыми людьми на свете, за исключением тех случаев, когда вокруг них собирается масса туристов, в результате чего их мысли принимают единственное направление - бакшиш.
Наконец, с этим мы вынуждены согласиться, возможность оказаться втянутым в странную историю.
Событие, послужившее началом этой истории, случилось четыре дня назад, когда Абдул Али, самый старый человек в деревне, внезапно умер, скопив за долгую жизнь значительное богатство. Возраст и богатство, по зрелом размышлении, казались несколько преувеличенными, но молва утверждала, что ему было столько лет, сколько английских фунтов имелось у него в потаенном месте, а именно - сотня. Округлость цифры не вызывала сомнений, как вещь слишком приятная, чтобы не быть правдой, и, спустя всего лишь двадцать четыре часа после его смерти, превратилась в неоспоримый догмат. Что же касается его родственников, то вместо скорби, вызванной утратой, и благочестивых размышлений, они испытывали тревогу, поскольку не только ни один из этих английских фунтов, но даже их менее удовлетворительный эквивалент в виде банковских билетов, на которые, по окончании туристического сезона, в Луксоре смотрят как на не очень надежную замену философскому камню, хотя и имеющую способность при определенных обстоятельствах обращаться в золото, не был найден. Абдул Али, прожив сто лет, был теперь мертв, его сотня соверенов - можно сказать, ежегодная рента - канули в вечность вместе с ним, и его сын Мухамед, который ранее ожидал изменения своего положения после скорбного события, по наблюдениям некоторых, посыпал голову пеплом несколько более усердно, чем это могло быть оправдано самой искренней привязанностью к усопшему ближайшему родственнику.
Абдул, правду сказать, не относился к людям, которых можно назвать вполне почтенными; несмотря на возраст и богатство, он не пользовался доброй славой. Он пил вино всякий раз, когда ему предоставлялась такая возможность, он принимал пищу днем во время Рамадана, как только у него разыгрывался аппетит, ставя ни во что священные предписания, кроме того, у него, как полагали, был дурной глаз, а в последнее время он связался с неким Ахметом, который был известен как практикующий Черную Магию, и подозревался в еще более худшем преступлении - а именно ограблении тел недавно умерших. Ибо в Египте, в то время как ограбление тел древних царей и священников считается делом вполне благопристойным и за право заниматься им многие научные сообщества соперничают друг с другом, ограбление трупов ваших современников приравнивается к убийству собаки.