Когда это случилось во второй раз, я определенно начал жалеть, что в номере нет другого постояльца, поскольку был в этом абсолютно уверен. Десять дней снега вперемежку с дождем подходили к концу, в ту ночь луна снова воцарилась на ясном небе, величаво проплывая среди звезд. И хотя за ужином прочие демонстрировали необычайный подъем духа, связанный с обнадеживающим изменением показаний барометра и окончания бесконечного снегопада, невыносимое уныние, владевшее мною, еще более усугубилось. Мой страх, казалось, воплотился в нечто реальное, подобное статуе, обрел почти законченные черты, и, хотя он и находился по другую сторону невидимой завесы, в любой момент эта завеса могла качнуться прочь, и я останусь с ним лицом к лицу. Дважды в тот вечер я собирался отправиться в бюро и попросить, чтобы мне предоставили кровать в любом другом месте, хоть в бильярдной, хоть в курительной, - поскольку отель был полон, - но каждый раз мне казалось это совершенным ребячеством. Чего я боюсь? Выдуманных видений, кошмаров? Вызванных помятым постельным бельем? Или тем, что официант случайно приносил не заказанное виски? Все это казалось глупостью.
Бильярд или бридж, равно как и любое другое занятие, которое помогло бы отвлечься, ночью были невозможны. Мое единственное спасение, как мне казалось, заключалось в выполнении нудной работы, и вскоре после обеда я отправился к себе в номер (чтобы сделать себе первую прививку против страха) и засел на несколько часов за корректуру и редактирование, черную неблагодарную работу, но требующую полного сосредоточения, что мне и было нужно. Но сначала я самым тщательным образом осмотрел комнату, чтобы успокоиться, и нашел все в полном порядке; яркие обои в цветочек на стенах, паркетный пол, шелестящие трубы отопления в углу, мое постельное белье, приготовленное на ночь, другая кровать... В ярком электрическом свете мне показалось, что на нижней части подушки и верхней - простыни, имеется какое-то пятно, видимое ясно и отчетливо, и на мгновение я застыл, пораженный ужасом. Затем, собрав волю в кулак, я подошел поближе и взглянул на него. Затем прикоснулся к тому месту простыни, где виднелась тень, - и ощутил влагу; подушка также оказалась влажной. И тут я вспомнил. Еще до обеда я бросил на эту кровать какую-то мокрую одежду. Вне всякого сомнения, это и было причиной. Простейшее объяснение развеяло мои страхи, я сел и принялся за работу. Но вскоре страх вернулся; мне показалось, что в первый момент, когда я его заметил, пятно вовсе не было похоже на обычную серость влажной материи.
Снизу поначалу доносились звуки музыки, - там сегодня ночью танцевали, но я настолько заработался, что только оторвавшись через какое-то время обнаружил ее отсутствие. В коридоре слышались шаги, гул голосов, хлопанье дверей, затем все стихло. Ночь вступила в свои права.
После того, как воцарилась глубокая тишина, я сделал первый перерыв в работе, и, глянув на часы, стоявшие на столе, увидел, что уже за полночь. Мне оставалось кое-что доделать; еще полчаса напряженной работы, и можно было бы закончить, но нужно было добавить кое-какие замечания, чтобы потом не забыть их внести, а мой запас бумаги подошел к концу. В тот день, днем, я озаботился сделать необходимый запас, приобретя бумагу в деревне, но я оставил ее внизу, в бюро, а потом забыл принести наверх. Сходить за ним было минутным делом.
Электрический свет в течение последнего часа стал значительно ярче, вне всякого сомнения, из-за многих потушенных в отеле светильников, и, перед тем, как покинуть комнату, бросив взгляд на другую кровать, я вновь обнаружил пятна на подушке и простыне. Я совершенно забыл о них, пока работал, и их присутствие там вызвало неприятные ощущения. Я вспомнил объяснение, данное мною этому происшествию, и, для самоуспокоения, снова прикоснулся к ним. Сырость все еще ощущалась, но... Возможно, пока я работал, мне стало холодно? Потому что я почувствовал тепло. Что-то теплое и липкое. Это не было ощущение прикосновения к влажной материи. Я знал, что нахожусь в комнате не один. Было что-то еще, что-то не издававшее шума, да вдобавок еще и невидимое. Но оно было здесь.
Теперь, специально для людей, подверженных страху, могу сказать, что сам я отношусь как раз к таким; но ужас, который Бог знает чем был в реальности, вызывал жгучий интерес, настолько сильный, что победил страх. Я мгновение стоял около кровати, затем, действуя полубессознательно, вытер руку, которой касался пятна, и хотя я все время твердил себе, что прикоснулся всего лишь к воде, оставшейся от растаявшего снега на пальто, положенного утром, оставалось ощущение прикосновения к чему-то неприятному и грязному. Чувство страха от присутствия чего-то неизвестного и, возможно, ужасного, пересилило любопытство. И я стремительно помчался вниз по лестнице, чтобы забрать свой пакет. В бюро горел свет; "Экстрасенс", ночной дежурный, мирно дремал. Мое появление не побеспокоило его, - на мне были мягкие войлочные туфли, и, сразу же заметив свой пакет, я забрал его и не стал будить "Экстрасенса". Это была крепкая натура. Впрочем, он мог совершенно спокойно спать на своем жестком стуле, - тот, кто занимал вторую кровать, не беспокоил его сегодня вечером.
Я постарался закрыть дверь не производя шума, - стояла ночь, и весь отель спал, - сел за стол и стал разворачивать бумагу, чтобы закончить, наконец, свою работу. Она была завернута в старую газету, и, развязывая последний узел, я случайно обратил внимание на последние слова какой-то заметки. В глаза бросилась дата, - заметке было почти год, если уж совсем точно, - пятьдесят одна неделя. Газета была американской, и вот что было написано в заметке:
"Тело мистера Сайласа Р. Юма, покончившего жизнь самоубийством на прошлой неделе в отеле Beau Site, Мулен-сюр-Шалон, будет похоронено на кладбище в его родном городе, Бостоне, штат Массачусетс. Дознание, проведенное в Швейцарии, показало, что он перерезал себе горло бритвой в приступе белой горячки, вызванной неумеренным употреблением спиртного. В шкафу его номера было найдено три десятка пустых бутылок из-под шотландского виски..."
Как только я дочитал до этого места, свет внезапно погас, и я остался в абсолютной темноте. Но теперь я определенно знал, что я не один, и знал, кто делит со мной этот номер.
Страх полностью парализовал меня. Словно порыв ветра прошелестел у меня над головой, - я почувствовал, что мои волосы потихоньку поднимаются. Мои глаза, как мне показалось, сразу привыкли к внезапно наступившей темноте, поскольку я почти отчетливо видел очертания мебели в номере при свете звезд на небе за окном. И даже более, чем просто очертания мебели. Между двумя окнами, около умывальника, стояла фигура, облаченная в пижаму, и руки ее перебирали предметы, лежавшие на полке. Затем она сделала два шага в направлении той самой кровати, находившейся в тени, и улеглась. А потом холодный пот залил мне глаза.
Хотя та, другая, кровать стояла в тени, я мог различить, не очень ясно, но вполне определенно, что там было. Очертания головы на подушке; очертания руки, протянувшиеся к кнопке электрического звонка, располагавшегося рядом на стене, и мне даже показалось, что я слышу отдаленную трель колокольчика. Спустя мгновение на лестнице раздался топот ног, затем по коридору, затем быстрый стук в дверь номера.
- Виски, мсье, виски, мсье, - раздался голос снаружи. - Извините, мсье, я торопился как мог.
Я по-прежнему был скован ужасом. Я попытался выдавить из себя хоть слово, но не смог; повторился аккуратный стук, и голос служащего повторил, что требуемый виски доставлен. Я снова попытался что-то сказать, и внезапно услышал свой собственный хриплый голос, словно чужой:
- Ради Бога, войдите; он здесь.
Раздался щелчок поворачиваемой дверной ручки, и так же внезапно, как какое-то время назад, электрический свет ворвался в номер и полностью осветил его. Я увидел выглядывающее из-за двери лицо, но почти сразу же другое - землистого цвета, усохшее лицо человека, лежавшего на другой кровати, уставившись на меня остекленелыми глазами. Его голова высоко покоилась на подушке, так что я мог видеть разрезанное почти что от уха до уха горло; нижняя часть подушки и часть простыни были залиты кровью.