Тем временем Ахмет снял покрывало с лица, и размотал бинт, которым был обмотан подбородок покойного, чтобы челюсти его не размыкались, как это принято у арабов; от того места, где мы стояли, я мог видеть, что едва повязка была снята, нижняя челюсть отвисла, и хотя ветер, дувший в нашу сторону, доносил ужасный запах тления, мышцы не окоченели, хотя покойный был мертв уже шестьдесят часов. И все же недостойное жгучее любопытство, подавившее во мне все остальные чувства, заставляло меня смотреть, что этот нечестивый упырь будет делать дальше. Он, казалось, не замечал, или, во всяком случае, не обращал внимание, что рот открыт и перекошен, и продолжал проворно двигаться в лунном свете.
Он достал из кармана одежды, лежавшей поблизости, два небольших черных кубика, которые в настоящий момент благополучно покоятся в грязи на дне Нила, и быстро потер их один о другой.
Постепенно они начали разгораться бледно-желтым светом, а затем над его ладонями заструилось волнами фосфоресцирующее пламя. Один из кубиков он вложил в рот трупа, другой себе в рот, и, тесно прижав мертвеца, словно собирался пуститься в танец со смертью, принялся дышать в губы мертвого, соприкасавшиеся с его губами. Вдруг он отшатнулся с коротким вскриком удивления и ужаса, и застыл, словно в нерешительности, поскольку кубик, прежде лежавший во рту покойника свободно, теперь оказался плотно зажатым между его зубами. Постояв некоторое время в замешательстве, он снова наклонился к своей одежде, взял нож, которым вскрывал крышку гроба, и, держа руку с ножом за спиной, другой с усилием извлек кубик изо рта мертвеца, после чего заговорил.
- Абдул, - произнес он, - я твой друг, и я клянусь, что отдам деньги Махмуду, если ты скажешь мне, где они сокрыты.
И тут я увидел, что губы мертвого зашевелились, веки затрепетали на мгновение, словно крылья раненной птицы, и это зрелище наполнило меня таким ужасом, что я не смог сдержать родившийся во мне крик. Ахмет обернулся. В следующий момент дух Черной Магии во всей своей красе выскользнул из тени деревьев и предстал перед ним. Несчастный на минуту застыл, затем, повернувшись на подкашивавшихся ногах, в попытке бежать, сделал шаг и свалился в только что раскопанную им могилу.
Уэстон сердито обернулся ко мне, бросив глаза и зубы ифрита.
- Ты все испортил, - он чуть не плакал. - Возможно, мы могли бы увидеть кое-что интересное... - Тут его взор упал на мертвого Абдула, взиравшего на нас из гроба широко открытыми глазами, покачнулся, зашатался и упал вперед, лицом вниз на землю рядом с нами. Мгновение он лежал, затем тело, без всякой видимой причины, перекатилось на спину и застыло, глядя в небо. Лицо было покрыто землей, смешавшейся кое-где со свежей кровью. Гвоздь прорвал ткань и поранил тело; была видна одежда, в которой Абдул умер, поскольку арабы не омывают покойников, гвоздь разодрал ее довольно сильно, обнажив плечо.
Уэстон хотел что-то сказать, но осекся. Затем:
- Я пойду и сообщу обо всем в полицию, - сказал он, - если ты останешься и проследишь, чтобы Ахмет не сбежал.
Но, поскольку я наотрез отказался, мы накрыли тело гробом, чтобы защитить его от ястребов, связали Ахмета его же веревкой и отвели в Луксор.
На следующее утро Мухамед пришел к нам.
- Я так и думал, что Ахмет знает, где деньги, - торжествующе заявил он.
- И где же?
- В маленьком кошельке на плече. Эта собака уже начал отвязывать его. Взгляните, - и он достал его из кармана, - все в английской валюте, по пять фунтов каждая, а всего их здесь двадцать.
Мы придерживались иного мнения, ибо даже Уэстон предполагал, что Ахмет надеялся услышать тайну о спрятанном сокровище из мертвых уст, а затем снова убить воскресшего покойника и похоронить его. Но это только наши домыслы.
Интерес также представляли те два черных кубика, которые мы подобрали и которые были покрыты причудливыми символами. Однажды, когда Махмуд демонстрировал нам свои способности по "передаче мысли", я вложил один из них ему в руку. Это возымело эффект: он громко воскликнул, что ощущает присутствие Черной Магии, и, хотя я был в этом совершенно не уверен, все же счел, что для безопасности следует бросить в Нил где-нибудь на самой его середине. Уэстон немного поворчал, говоря, что хотел взять их с собой и показать в Британском музее, но мне кажется, что эта мысль возникла у него несколько позже.
МИССИС ЭМВОРС
Деревушка Максли, где прошлым летом и осенью случились эти странные события, лежит среди вересковых зарослей и величественных сосен Сассекса. Вряд ли во всей Англии вы найдете местечко более приятное и живописное. Ветер с юга доносит свежее дыхание моря, вершины, окружающие его с востока, спасают от мартовских холодов, а на многие мили к западу и северу протянулись пряные заросли вереска и сосновых лесов. Местное население невелико, но вы вряд ли сможете пожаловаться на отсутствие удовольствий. Приблизительно на середине единственной улицы, широкой, с зелеными лужайками по обеим сторонам, возвышается маленькая церковь норманнского периода, с древним, давно заброшенным кладбищем; остальное пространство занимают десятки небольших, солидных георгианских домов, красного кирпича, с высокими окнами, цветниками при парадной двери и садиками на заднем дворе; десяток магазинчиков и несколько протяженных строений, крытых соломой, в которых проживают работники из близлежащих поместий, завершают картину деревушки. Эта идиллия, впрочем, нарушается по субботам и воскресеньям, когда главная дорога, ведущая из Лондона в Брайтон, превращает нашу тихую улицу в гоночный трек для стремительно проносящихся автомобилей и куда-то спешащих велосипедистов.
Щит с надписью, призывающий их снизить скорость, как кажется, служит обратному; дорога впереди прямая и открытая, так что, в общем-то, не существует причин, по которым они должны были бы поступать иначе. В качестве протеста местные дамы при приближении автомобиля прикрывают личика платочками, хотя улица заасфальтирована и эта предосторожность, якобы спасающая от пыли, излишняя. Но вот наступает вечер воскресенья, шумные дни уносятся прочь и впереди нас опять ожидают пять дней безмятежной тишины. Железнодорожные забастовки, время от времени сотрясающие страну, нисколько нас не тревожат, поскольку большинство обитателей Максли никогда ее не покидало.
Я являюсь счастливым обладателем одного из этих маленьких георгианских домиков, а кроме того, мне очень повезло с соседом, чрезвычайно интересным и деятельным человеком, Фрэнсисом Аркомбом, которого, впрочем, подобно большинству жителей Максли, можно было назвать домоседом, и дом которого располагался напротив моего на противоположной стороне улицы, и который два года назад, или что-то около того, будучи еще далеко не старым человеком, оставил преподавание филологии в Кембриджском университете и целиком посвятил себя изучению оккультных и сверхъестественных явлений, которые, по общему мнению, равно имеют отношение, как к телесной, так и к психической стороне человеческой природы. Возможно, причиной его отставки как раз и стала страсть к странным неизведанным областям, лежащим на грани, а частенько и за гранью науки, существование которых напрочь отрицается материалистическим сознанием, ибо он выступал за то, что все студенты-медики в обязательном порядке должны сдавать экзамены по месмеризму, а стипендиаты показать свои знания по таким предметам как явления после смерти, проклятые дома, вампиризм, спиритизм и одержимость.