Он был един с раскаленными углями, кипящей водой и заклепками, но не ощущал ни жара, ни стесненности. Наоборот, ему было чрезвычайно комфортно, он чувствовал необычайную легкость и свободу. Затем двигатель запыхтел, колеса завертелись и сразу же, к своему огромному удивлению, он увидел свои останки, плоские, как печенье, лежащие на проезжей части. Он определил их по костюму, надетому им сегодня в первый раз, и одной кожаной туфле, чудом избежавшей повреждений.
- Но как такое могло случиться? - сказал он. - Вот он я, а вон там, что-то похожее на засушенное растение из гербария, с руками и ногами, - тоже я... И каким ужасно расстроенным выглядит водитель. Из чего я могу сделать совершенно определенный вывод - меня переехали. Это был неприятный момент, но сейчас я могу оценивать все совершенно спокойно. Любезный, что вы толкаетесь? Разве вы меня не видите?
Эти два вопроса адресовались полицейскому, который, казалось, намеревался пройти прямо сквозь него.
Но тот не обратил на него ни малейшего внимания и спокойно отправился на другую сторону: было совершенно очевидно, что он не только не видит его, но и не воспринимает как-либо иначе.
Мистер Тилли все еще чувствовал себя не в своей тарелке по причине столь необычайного происшествия, но в голове у него постепенно начало составляться представление о том, что уже было очевидно для толпы, кольцом сгрудившейся вокруг его тела, проявлявшей любопытство, но одновременно уважение. Мужчины стояли с обнаженными головами, женщины причитали, отводили глаза в сторону и снова смотрели на останки.
- Приходится признать, что я и в самом деле мертв, - сказал он. - Это только гипотеза, но, похоже, все имеющиеся факты ее подтверждают. Но, прежде чем что-либо предпринять, я должен быть абсолютно в этом уверен. Ага! Вот прибыла карета скорой помощи, чтобы меня осмотреть. Я ужасно изуродован, и все же не чувствую боли. Но если бы я был жив, я бы чувствовал боль. Следовательно, я умер.
Конечно, это казалось единственным возможным объяснением происшедшего, но он пока еще был далек от полного понимания случившегося. В толпе образовался проход, и он поморщился, видя, как появившиеся санитары принялись соскребать останки с дороги.
- Эй, вы, там, поосторожнее! - сказал он. - Уж не седалищный ли это нерв выступает вон там? Ах! Впрочем, я не чувствую никакой боли. Мой новый костюм: я надел его сегодня в первый раз... Вот незадача. А теперь они так высоко подняли мою ногу, что все деньги высыпались из карманов брюк!.. Кстати, там имеется мой билет на сеанс, и я должен его добыть: в конце концов, я могу им воспользоваться.
Он выхватил билет из пальцев человека, поднявшего его, и рассмеялся, увидев изумленное лицо последнего, когда билет вдруг исчез у него из руки. Вместе с тем, это дало ему новую пищу для размышлений, и он принялся раздумывать о созданном им прецеденте.
- Я взял его, - подумал он. - И в тот самый момент, когда я соприкоснулся с ним, он стал невидим. Сам я тоже невидим (в каком-то смысле), и все, что я возьму в руки, тоже становится невидимым. Интересно! Так вот чем вызвано внезапное появление маленьких предметов во время сеансов. Они находятся в руках у духа, и пока он держит их, они невидимы. А потом он их выпускает, и цветок, или фотография - оказываются на столе. Точно таким же образом происходит исчезновение предметов. Их забирает дух, хотя скептики утверждают, что медиум сам искусно прячет их. Иногда, при тщательном досмотре, оказывается именно так, но, в конце концов, может быть, духи так шутят. Что мне теперь следует делать? Взглянем на часы. Сейчас только половина одиннадцатого. Значит, все случилось за несколько минут; на часах было четверть одиннадцатого, когда я вышел из дома. Сейчас половина одиннадцатого: что бы это могло значить? Пока я был жив, я знал это, а сейчас мне это кажется чепухой. Десять чего? Часов, не так ли? А что такое час?
Это было странно. Он чувствовал, что когда-то имел представление о том, что представляют собой час и минуты, но теперь, когда он оставил пространство и время, чтобы перейти в вечность, эти понятия утратили для него всякое значение. Концепция памяти, отказываясь возвращаться в сознание, затаилась где-то в темных уголках мозга, посмеиваясь над усилиями хозяина извлечь ее оттуда. Он изнурял ум тщетными попытками вернуть утраченное восприятие, пока вдруг не обнаружил, что понятие пространства, как и понятие время, аналогичным образом исчезло, поскольку увидел свою знакомую, мисс Иду Соулсби, которая должна была присутствовать на том же сеансе, что и он, торопливо шествовала птичьими шажками по тротуару напротив. На мгновение забыв, что теперь он бесплотный дух, он предпринял попытку усилием воли привести себя в движение и догнать ее, но обнаружил, что одного усилия воли оказалось вполне достаточно, чтобы он переместился на тротуар рядом с ней.
- Моя дорогая мисс Соулсби, - сказал он, - я как раз направлялся к миссис Камбербетч, когда поскользнулся и был раздавлен насмерть. В этом не было ничего неприятного, мгновенная головная боль...
Он говорил вполне естественным образом, пока не вспомнил, что невидим и неслышим для тех, кто пока еще пребывает внутри тленной оболочки, и замолчал. И хотя было вполне очевидно, что ни одно произнесенное им слово не достигло довольно больших ушей мисс Соулсби, кажется, она все же ощутила его присутствие каким-то шестым чувством, поскольку неожиданно вздрогнула, покраснела, и он услышал, как она прошептала:
- Странно... Удивительно, почему это мне так живо представился дорогой Тедди?..
Мистер Тилли испытал приятное потрясение. Ему уже давно нравилась эта леди, и вот теперь, считая, что ее никто не слышит, она называет его "дорогой Тедди". Это сопровождалось кратковременным сожалением о том, что он мертв: если бы он обладал этой информацией раньше, то срывал бы благоухающие цветы, следуя по пути ухаживаний, куда бы он ни привел. (Его намерения, естественно, были самыми благородными: этот путь привел бы их обоих, в случае ее согласия, к алтарю, где благоухающие цветы обратились бы в прекрасные плоды). Но сожаление его было весьма кратковременным, ибо, хотя алтарь в настоящих условиях оказывался недоступным, путь ухаживаний все еще оставался открытым, благодаря спиритическим сеансам, поскольку многие медиумы, которых он знал, сохраняли самые нежные отношения со своими духовными наставниками и друзьями, которые, подобно ему самому, покинули этот мир. Когда он был жив, эти невинные и даже возвышенные романтические отношения всегда казались ему лишенными всякой прелести; но теперь, когда он очутился по другую сторону, он увидел все их очарование, - они давали возможность в какой-то мере снова ощутить себя в том мире, который он покинул. Он пожал руку мисс Иды (точнее, представил, что действует именно таким образом), и смутно ощутил исходящее от нее тепло и упругость кожи. Это было приятно, поскольку показывало, что, хотя он больше не является частью материального мира, но все еще остается в контакте с ним. Еще более приятно было наблюдать, как загадочная улыбка, - свидетельство испытанного ею приятного ощущения, - скользнула по хорошенькому личику мисс Иды, что он приписал своему присутствию: быть может, она всего лишь улыбнулась собственным мыслям, но даже в этом случае, именно он послужил их причиной.
Ободренный этими мыслями, он решился на несколько более интимный знак своей привязанности, и позволил себе поцелуй, правда, в высшей степени почтительный, но тут же увидел, что зашел слишком далеко, поскольку она сказала себе: "Тише, тише!", и ускорила шаг, словно бы стараясь как можно быстрее оставить позади соблазнительные мысли.
Он чувствовал, что понемногу начинает приспосабливаться к тем новым условиям, в которых оказался в настоящее время, или, во всяком случае, получает о них хоть какое-то представление. Время больше не существовало для него, не существовало также и пространство, ибо одно лишь желание оказаться рядом с мисс Идой мгновенно перенесло его туда, и с целью дальнейшей проверки он пожелал очутиться в собственной квартире. Он оказался там столь же быстро, как меняются сцены в кино, и понял, что известие о его смерти уже достигло слуха его слуг, поскольку это событие живо обсуждали его кухарка и горничная.