Их земля теперь связала воедино,
Опоила их, как водкою, дурманом.
Запах вянущих цветов и запах дыма –
Всё проходит в этом мире безымянном.
На Ваганьковом горят сухие листья.
За стеной звенит трамвай из дальней дали.
Приходи сюда и молча помолись ты –
Это осень наступает не твоя ли?
Песни к спектаклю по повести Юрия Давыдова «На скаковом поле, около бойни…»
1. Если иначе нельзя (Первая песня Дмитрия Лизогуба)
Если иначе нельзя
И грядут неизбежные битвы,
Дав путеводную нить
И врагов беспощадно разя,
Боже, не дай мне убить –
Избери меня прежде убитым,
Если иначе нельзя,
Если иначе нельзя.
Боже всевидящий мой,
Ты нам шлёшь испытания плоти.
Пусть же к вершинам твоим
Приведёт нас крутая стезя,
Чтобы пророк над толпой
Возвышался бы на эшафоте,
Если иначе нельзя,
Если иначе нельзя.
Если иначе нельзя
Слышать птиц несмолкающий гомон,
Видеть, как чайка летит,
На крыле неподвижном скользя,
Пусть возражают друзья –
Не отдай эту чашу другому,
Если иначе нельзя.
Если иначе нельзя…
2. Губернаторская власть (Третья песня Дмитрия Лизогуба)
Выделяться не старайся из черни,
Усмиряй свою гордыню и плоть:
Ты живёшь среди российских губерний, –
Хуже места не придумал господь.
Бесполезно возражать государству,
Понапрасну тратить ум свой и дар свой,
Государю и властям благодарствуй, –
Обкорнают тебе крылья, сокол.
Губернаторская власть хуже царской,
Губернаторская власть хуже царской,
Губернаторская власть хуже царской, –
До царя далеко, до Бога высоко.
Ах, наивные твои убежденья! –
Им в базарный день полушка – цена.
Бесполезно призывать к пробужденью
Не желающих очнуться от сна.
Не отыщешь от недуга лекарства,
Хоть христосуйся со всеми на Пасху,
Не проймёшь народ ни лаской, ни таской,
Вековечный не порушишь закон:
Губернаторская власть хуже царской,
Губернаторская власть хуже царской,
Губернаторская власть хуже царской, –
До царя далеко, до Бога высоко.
Заливай тоску вином, Ваша милость.
Молодую жизнь губить не спеши:
Если где-то и искать справедливость,
То уж точно, что не в этой глуши.
Нелегко расстаться с жизнию барской,
Со богатством да родительской лаской.
Воздадут тебе за нрав твой бунтарский –
Дом построят без дверей и окон.
Губернаторская власть хуже царской,
Губернаторская власть хуже царской,
Губернаторская власть хуже царской, –
До царя далеко, до Бога высоко.
Пушкин и декабристы
Слух обо мне…
В Завод Петровский пятого числа
Глухая весть о Пушкине пришла.
Дыханье горна судорожно билось,
Ночная вьюга пела и клубилась,
Три каторжника сели у огня,
Чугунными браслетами звеня.
Дымились, просыхая, полушубки,
Сырые не раскуривались трубки.
За низким зарешеченным окном
Стонали ели от метели лютой,
И очень долго, более минуты,
Никто не заговаривал о нём.
«Ещё одно на нас свалилось горе, –
Сказал Волконский, общим думам вторя, –
Несчастный, мы могли ему помочь.
Хотя он не был даже арестован,
Его казнили в качестве шестого,
Как пятерых на кронверке в ту ночь.
Когда б стоял на площади он с нами,
Он стал бы наше истинное знамя
И, много лет отечеству служив,
Пусть в кандалах, но всё же был бы жив.
Когда бы принят был он в наше братство,
Открыто посягнувшее на рабство,
То, обретя свободу для души
И черпая в страданьях вдохновенье,
Он мог бы создавать свои творенья,
Как Кюхельбекер – в ссылке и глуши».
«Нет, – произнёс угрюмо Горбачевский, –
Уж если строго говорить по чести,
Не по пути всегда нам было с ним:
Его поступки и дурные связи!
Всё погубить в одной случайной фразе
Он мог бы легкомыслием своим.
Что нам поэты, что их дар Господень,
Когда заходит дело о свободе
И пушечный не умолкает гул,
Когда не уступает сила силе,
И миг решает судьбы всей России!»
(«И Польши», – он подумал и вздохнул.)
Так говорил, своею дерзкой речью
Заслуженному воину переча,
Хотя и был он не в больших чинах,
Неистовый питомец Тульчина.
Кругом в бесчинстве бушевали пурги:
В Чите, Нерчинске, Екатеринбурге,
Сшивая саван общих похорон.
В Святых Горах над свежею могилой
Звал колокол к заутрене унылой,
И странен был пустынный этот звон.
И молвил Пущин: «Все мы в воле Божьей.
Певец в темнице песен петь не может.
Он вольным жил и умер как поэт.
От собственной судьбы дороги нет».
Мела позёмка по округе дикой.
Не слышал стражник собственного крика.
Ни голоса, ни дыма, ни саней,
Ни звёздочки, ни ангельского лика.
Мела метель по всей Руси великой,
И горький слух как странник брёл за ней.