Блажь берет меня порою.
Бакури
— Элисбар, поведай людям,
Что и как случилось в Эго[134]
С домом-крепостью Бакури
В дни лезгинского набега?
— Не хочу, чтоб сердце снова
Билось, как в ловушке птица.
Что сказать? Живи, Бакури,
Было б чем ему гордиться,
А таким, как я, в могиле
Лучше смертным сном забыться.
— Ты зачем сказал такое?
Унижать себя не надо!
— Лгать из хвастовства не буду,
Это не моя отрада.
Я не поддержал Бакури,
Пред врагом не встал преградой.
Жизнь мне сладостной казалась,
А теперь не слаще яда.
На врага пошел Бакури,
Как могучий барс на стадо.
Я живьем врагу попался,
И грызет меня досада,
Не могу спины расправить
И поднять не смею взгляда.
— Не бежал ты с поля боя,
А что пуля не задела, —
Не горюй: зачем стыдиться
Непозорного удела?
И до нас об этой схватке
Много слухов долетело,
Но молва ни в чем постыдном
Обвинить тебя не смела.
Сам, что видел и что знаешь,
Расскажи про это дело.
— Подошло большое войско,
И попали мы в осаду,
Семь ночей, семь дней из ружей
Мы отстреливались кряду.
Жены, матери и сестры
Нам заряды подносили.
В день восьмой настало время
Истощиться нашей силе.
Порох кончился. Что делать?
Мы не спали и не ели,
Вспомнишь все — врагу бы только
Пожелать такой недели.
Оплошали мы, попали
Счастью лживому в немилость.
Будто снежная лавина,
Вражье войско накатилось,
Гулхадарцам и дигойцам[135]
Наша крепость отворилась.
«Горе нам! Оружье дедов
Мы носили для того ли,
Чтоб врагу отдать на муку
Жен с детьми по доброй воле?»
Слово гневное Бакури,
Точно пламя, полыхало,
Сердце сделалось кременным,
Превратился взор в кресало.
«Сам убью! — Бакури крикнул.—
И да сгинет враг презренный!»
Крикнув так, жене и детям
Снес он головы мгновенно,
Ринулся врагу навстречу.
Я — вослед. Мне показалось,
Что в руке его могучей
Сталь прангули[136] засмеялась.
У ворот сразив двенадцать,
Он затих подобно буре.
Когти барса притупились.
Вечным сном почил Бакури.
Вопросы и ответы
— О душа, где была, что видела,
Почему ты плачешь, душа?
— Я была в горах, барса видела.
Перед ним лежал, не дыша,
Холодея, детеныш пепельный.
Барс оплакивал малыша.
Знала ль я, что и зверя дикого
Скорбь терзает, сердце круша.
— Что же снова ты плачешь? Чем еще
Дольный мир тебя огорчил?
— Повстречался печалью раненный
Мне олень, исполненный сил.
Он бродил в одиночку пó лесу,
А подруги не находил.
Он потерю свою оплакивал,
Отчий лес был ему не мил;
Радость жизни его покинула,
Клял он свой безответный пыл.
Да изведает одиночество,
Кто печаль ему причинил!
— Отчего ты снова заплакала,
О душа, скажи, что с тобой?
— Плачу я затем, что отравлена,
Точно ядом, горькой судьбой,
Долей горестной сирой женщины,
Дивною своей красотой,
Властной ослепить и ума лишить
Ослепленного красотой,
Красотой, сравнимой с фиалкою,
Алой розой или звездой.
Билась и рыдала красавица,
Голову посыпав золой,
Над высокой свежей могилою
Под скалистой Эльбрус-горой.
Кто погиб у нее — не ведаю,
Муж ее или кто другой,
Но меня ее причитания
Обжигали смертной тоской.
Почему же судьба жестокая
Не щадит красоты такой?