Чем быстрее скачет она
И чем ближе город Саркоп,
Тем сильнее плачет она,
И горит Гулаим, бледна,
Словно утренняя луна,
Бьет ее озноб,
Влажен лоб,
Руки у нее — точно лед;
Стонет Гулаим, слезы льет…
Сорок девушек ей кричат:
«Что с тобой, сестра, погоди!»
Мчится Гулаим впереди,
Не оглядывается назад,
Сорок девушек мчатся в ряд
И не могут ее догнать.
Лебеди в Египет летят
И не могут ее догнать.
На чужбину издалека
Снежные бегут облака
И не могут ее догнать.
Конь храпит, грызет удила —
Хоть устал, да не пристает;
Гулаим не сходит с седла,
Не дает коню отдохнуть.
Пышет запад красным огнем —
Гулаим продолжает путь.
Молкнет степь, ни души кругом,
Стелется вечерняя мгла —
Гулаим не сходит с седла.
Ночь-вдовица черным платком
Занавешивает небосвод —
Гулаим не сходит с седла.
Мучась нетерпеливой тоской,
Бьет коня камчой,
Слезы льет…
Конь дрожит, на дыбы встает,
Чует запах крови людской.
В льдистом вихре, в снежной пыли
Первый луч сверкнул над землей.
Гулаим на Миуели
Прискакала ранней зарей.
Огляделась она вокруг —
Вскрикнула…
Прямой, как стрела,
Стан ее согнулся, как лук.
Стремена потеряла вдруг,
Выронила поводья из рук
И, лицом, словно снег, бела.
Замертво упала с седла.
Здесь был враг.
Песок перерыт
Множеством копыт.
У ворóт
Раздувает ветер степной
Черный иноземный шатер.
На воротах стальной запор
Весь в царапинах.
Вбит в замóк
Иноземный кривой клинок
И оставлен так.
Враг не мог
Сбить замок и запор сломать,
Крепость Гулаим разметать, —
Загрязнил островной песок
И ушел без добычи вспять.
Здесь был враг.
Словно труп
На земле Гулаим лежит,
С лепестков побелевших губ,
Со стрельчатых ее ресниц
Резкий ветер сдувает снег.
Чу! Земля дрожит!
Сорок посестрим,
Сорок соколиц Гулаим
Серебристый взметают прах,
Прилетают в снежных столпах,
Спешиваются на скаку
И, ломая руки, в слезах
Окружают Гулаим,
Распростертую на снегу:
«О сестра, очнись, отзовись!
Горе нам!
В Саркопе враги!
Черный день пришел!
Помоги,
Помоги нам, сестра!
Очнись!»
Девушки рыдают,
Скорбя
О родимом крае своем.
И, услышав стенанья их,
Причитанья-рыданья их,
Забытье свое одолев,
Гулаим приходит в себя,
И все ярче огнем живым
Разгорается взор ее.
Озирается, словно лев,
Опирается на копье,
Подымается Гулаим
И с увещеваньем таким
К сорока подругам своим
Обращается, говоря:
«Не беда,
Если плачет кровью джигит
И на сечу потом спешит,
А беда, говорят, когда
У джигита не кровь-руда,
А вода по жилам бежит!
Хан — отсохни его рука! —
Вбил в замóк воровской клинок,
Выбейте клинок из замкá!
Отомкните замок тугой,
Отведите засов стальной,
Распахните створы ворот
И в твердыню Миуели
Чередой
Войдите за мной.
Здесь мужали мы и росли,
Чтобы лечь костьми за народ,
Здесь, вдали от зла, провели
Не один безмятежный год.
Земно поклонитесь гнезду,
Где окрепли ваши крыла,
Крепости воздайте почет,
Сорок верных моих подруг;
Выкопайте стрелы в саду
И возьмите из тайников
Сорок драгоценных кольчуг,
Сорок несравненных клинков,
Сорок золотых шишаков,
Сорок луков, сеющих страх,
Бьющих за девятьсот шагов,
Сорок седел о стременах
Среброзвучных, как соловьи,
Снаряжайтесь в дальний поход
И — вперед, орлицы мои,
Милые сестрицы мои,
На врага, за родной народ!»