Мы не успели передавить все имеющиеся банки, как нам доставили спирт, но в тот момент это нас уже меньше всего занимало.
Николай принял радиограмму о том, что нам могут выслать самолет с боеприпасами и продовольствием, если мы подготовим площадку. Ничего похожего на площадку у нас не было, но Дед сказал, что она будет, и мы указали место посадки: небольшой луг, на котором не то что «Дугласу» разбежаться, но «кукурузничку» сесть было некуда.
Немедленно объявили аврал: сколько было народу, все бросились выравнивать и выкашивать луговину.
Две ночи зажигали условным треугольником костры. На третью самолет благополучно приземлился.
Мы курили папиросы с Большой земли, читали свежие газеты с Большой земли, с любопытством, словно годы не видели, разглядывали людей с Большой земли.
А они охотно курили трофейные сигареты, и с великой благодарностью навешивали на себя подаренные нами «зауэры» и «мелиоры». Мы выглядели, на их взгляд, экзотично: одетые кто во что горазд, обвешанные оружием, с обоймами за голенищами и с ленточками на шапках.
Дед вызвал нас и сказал, оглаживая бороду:
— Поскольку есть оказия и можно самолетом отправить, давайте пишите на ребят реляции. Кто чего совершил. Чтобы коротко и ясно. Без вертуозов этих ваших. А вас, язви вас в душу, я сам представлю.
Дзитиев сказал за всех, что сделаем.
Мы уже выходили из землянки, когда Дед закричал своим странно молодым, неистовым голосом, известным всему партизанскому краю:
— Посмертно, посмертно не забудьте всех, кто с Петряем.
Он махнул рукой. Слеза мгновенно набежала на его младенчески голубые глаза. И мы поскорее вышли. Смотреть на эту слезу было нестерпимо, как на каплю автогенного пламени.
И первые наградные листы мы написали на лыньковцев. А потом перешли к живым. Мы знали, как надо писать реляции, эти несколько строк косноязычного текста, в которых чудодейственным образом укладывается величие подвига. И мы справились с заданием Деда довольно быстро.
А когда мы закончили, у нас, у всех одновременно, возникла мысль: надо представить к правительственной награде и писателя.
Мы стали спорить: писать лист на медаль «За отвагу» или Красную Звезду. Нас тогда не баловали наградами, а партизанская медаль еще не была учреждена. Решили поскромнее — «За отвагу». Ни фамилии, ни имени писателя мы не знали, как не знали фамилий и имен многих других представляемых к наградам. Это нас не смущало. Мы проставляли в листах партизанские прозвища, а в центре к нашим листам подкладывали справки с настоящими фамилиями.
Никто из нас не мог сказать, за что именно следует наградить писателя, но это не влияло на нашу уверенность в том, что наградить надо обязательно. Надо было решить, что именно написать в реляции. И тут стали в тупик.
Почему-то писателя сразу узнали в наших бригадах, и он подолгу бывал то в одной, то в другой. Сидел он на лошади, как собака на заборе. И локти растопыривал, словно подпасок в ночном.
Когда получили первые сведения о том, что немцы закрывают горловину, Дед приказал убрать с Малой земли лишних людей.
Со слезами ушли «малолетки».
С глубокой обидой отправилась пожилая медсестра. Дед хотел спровадить и писателя — «Еще отвечай за него!» Но писателя не нашли. Сказали, что он подался в пятую бригаду. Послали нарочного, но командир пятой передал, что ведет бой с полицаями: каждый человек дорог,
И в тот же день будто уже видели писателя с разведчиками у Малого Брода, Он имел эту особенность: как бы одновременно быть в разных местах.
Писатель снова возник у нас в лесном штабе как-то вечером. Гимнастёрка его истрепалась вдрызг, и я выдала ему немецкий мундир с нашивками ефрейтора. Нашивки он спорол и спрятал «для памяти». В мундире писатель со своими белёсыми ресницами был вылитый фриц! Дед примирился с его присутствием, теперь все равно выгнать его было уже некуда. И подарил ему трофейный автомат. Писатель обрадовался, носил его, как все мы, перебросив на грудь, а запасные обоймы засовывал за голенища.
Так он и остался с нами. И почему-то все были рады этому.
И вот теперь мы решительно не знали, что написать в реляции на писателя.
— Я могу приплюсовать его к своим девушкам, — неуверенно предложила я.
— Что ты кушаешь, что ты такая умная? — едко спросил Тима. — Там у тебя написано, что «разведчицы заводили знакомство с немецкими солдатами и, посиживая на лавочках, узнавали в обыденных разговорах, какие части стянуты против партизан и что имеют на вооружении». Что же, писатель тоже с ними посиживал?
Все засмеялись.
Бельчик предложил:
— Я напишу, что он ходил на «железку», рвал поезда с живой силой и техникой.