Каждый из нас в одиночку прослеживал обстоятельства появления Сазонова со всей объективностью, но выводы получались разные.
День тогда был хмурый. Шел снег. И сильный ветер поддувал его, не кружа, а гоняя вкось. Подходящая погода для заброски агента к партизанам!
Но, с другой стороны, оправдывалась версия — если это была «версия» — о том, что парашютиста отнесло далеко от места выброски, которое он показывал на карте, правда, очень приблизительно. Но эта приблизительность, вполне понятная, конечно, могла объяснять, почему не найдены обломки самолета.
Как его подбили, Сазонов описывал точно. Как он дотянул до леса, это тоже звучало убедительно, даже на слух таких специалистов, как бывший летчик Дзитиев. И как прыгнул не очень удачно — на лес: выбирать было некогда.
Самолет не вернулся на базу — это была повседневность. Летчик прибился к партизанам — тут тоже нечему было удивляться. Закавыка заключалась в том, где его подбили. Сазонов говорил, что над северной окраиной деревни, у высотки «48-2». Первый раз, рассказывая об этом, Сазонов уверенно подошел к нашей карте, нашел нужный квадрат и высотку. Но не нашел деревни. «Здесь ее нет. Не показана», — сказал он несколько обеспокоенно, потому что это была километровка и уж здесь-то деревня должна была обозначаться. «Вот на свою карту я ее нанёс», — сказал летчик, показывая карту под слюдой планшета. Сазонов оглядел всех нас, взгляд его стал беспомощным, в нем была та опасная неуверенность, которая сеяла недоверие.
Дед сначала сам долго говорил с летчиком, потом собрал нас, чтобы мы задавали ему вопросы. Вопросов накидали множество. Сазонов отвечал с раздумьями, естественными для человека, не вызубрившего свою «легенду». Но и раздумья могли быть запланированы, как говорил нам опыт.
На глазах у нас летчик, поначалу безумно обрадовавшийся, что нашел своих, как-то увял. В Центр о нем пока не сообщали, боясь перехвата.
Все было неясно, зыбко, неверно, словно снег, который продолжал падать вкосую; как сказал Николай, — набекрень.
Тима слушал разные предположения насчет Сазонова и обсуждал их вместе с нами. После того как Бельчик тоскливо сказал: «Всё муть. Где самолет? Где парашют?» — Тима сразу же исчез, захватив с собой Николая.
Никто не мог предполагать, что эта экспедиция что-нибудь даст: Сазонов добирался до нас трое суток, почти все время падал снег. Но Тима и Николай принесли парашют. Изрезанный финским ножом, «приведенный в негодность», как предписывалось в инструкции при подобном приземлении. Конечно, это кое-что значило. Но всё же слово «легенда» не стерлось. И не могло быть стерто, как нельзя было стереть несуществующую деревню, нанесенную на карту летчиком Сазоновым — зачем? Для кого?
Нам всем показалось, что Дед поверил Сазонову. Но вдруг последовал приказ: перебазироваться!
Всё угнетало нас на новом месте. Черные избы, давно не жилые, населённые угрюмыми котами, не дающимися в руки, словно это были не коты, а тигрята. Обгорелый лес, сизая вода безымянной речки, в которую медленно падал перекошенный снег.
Мы наскоро разместились в избе-пятистенке. Стены, по местному обычаю оклеенные газетами, пожелтевшими от старости, наводили уныние. Бельчик проворчал:
— Такого еще не было: будем весело жить в желтом доме.
— Как и подобает сумасшедшим, — сказала я.
— Самое подходящее для нас место, — дополнил Тима.
Николай, подумав, спросил:
— Что такое «желтый дом»?
— Переведи ему, — распорядился Тима.
— Очень нужно! Колечка, не слушай этих трепачей! — сказала я.
Петров пробормотал по-немецки, что мы стали употреблять непонятные выражения, а я не хочу ему переводить, и вообще всё плохо. Я ответила тоже по-немецки, что не могу переводить все глупости, которые приходят в голову этим идиотам.
Бельчик запальчиво мне крикнул:
— Очень красиво с твоей стороны обзывать нас идиотами по-немецки, чтобы мы не поняли!
— Так вы же поняли! — возразила я.
— Я же сказал: желтый дом — самое подходящее для вас место, — настаивал Тима.
— Ты сказал: для нас, — мрачно напомнил Бельчик.
— Я и сейчас говорю: для вас, — уточнил Тима.
Все стали смеяться. Николай смеялся вместе со всеми. Хотя ничего не понял, потому что тут же спросил:
— А что такое «для вас»?
— Ну конечно: «Почему «к вам» пишется отдельно, а «квас» вместе?» — из репертуара Осипа Львовича! — сказал Тима.
— Господи! Ты совсем отупел, перестал понимать самые простые слова, — накинулась я на Николая.