Мы обнялись.
— До близкого свидания.
— Lebe wohl, Шер-Ныш!
Когда я оглянулась, он еще стоял с пилоткой в руке и смотрел на меня. Он помахал мне. Я ускорила шаги. И когда уже ничего не видела, услышала далекий мелодичный свист: так немецкие юноши вызывают на улицу своих любимых.
Я шла, не уклоняясь от маршрута. Из Лунинского леса выбралась засветло. Рябая старуха, гнавшая по большаку тощую кобылку, запряженную в телегу с тощим мешком картошки на ней, подвезла меня. Рядом с кобылкой бежал жеребенок с такими же черными пятнами, как у матери. Всю дорогу они переговаривались коротким веселым ржанием. Старуха сказала, что ездила в госпиталь к сыну, который служит там санитаром, что по всему видать — немец «пошатнулся».
Я переночевала у старухи на печке, в избе на краю деревни. Ночью кто-то постучал в окно. Хозяйка засветила каганец и открыла дверь чернявому полицаю. Хорошо была видна на его рукаве повязка «Орднунгсдинст». Я подумала, что меня выследили, но какое-то безразличие овладело мной.
Полицай попросил самогону. Старуха, ворча, долго копалась в подполье и вынесла ему бутыль. Полицай вежливо поблагодарил и ушел. А я опять заснула.
Потом я долго шла по лесной дороге, безлюдной и ненакатанной. Про висячие мины я как-то не думала.
Уже начинался совсем свой, Кореневский лес.
Понемногу я «отходила», что-то замороженное во мне стало таять. Я словно просыпалась. И первое, что я, проснувшись, увидела, были лица Бельчика, Тимы, Дзитиева. Там, в городе, я не разрешала себе видеть их так ясно, и постепенно они отошли, стали туманными и расплывчатыми, как воспоминания далекого прошлого. Теперь я радовалась, что вижу их так отчетливо. Это был добрый знак. Я возвращалась к жизни. К обычной жизни.
Я боялась одного места в нашем лесу. Это было незамерзающее болото, скверная трясина, про которую Тима говорил, что там живет водяной. Когда мы с Максом шли в город, наши провожали нас через эту трясину. И было место, где Бельчик перенес меня на руках. Костя, который знал эти места, еще сказал ему ядовито, что в этом нет никакой необходимости. Но я ужасно боялась этой трясины, даже тогда, когда кругом меня было столько мужчин.
Теперь я говорила себе, что хоть трясина страшна, но тогда, в бане, было гораздо страшнее. И когда мы сунули «белку» в капусту — тоже. Эти мысли немного поддерживали меня.
Я вспомнила, как меня учили: сломала длинную ветку, чтобы балансировать ею, когда буду прыгать с кочки на кочку. В конце концов я стала уверять себя, что болото, наверное, замерзло. Почему бы ему не замерзнуть? Это просто какая-то легенда о незамерзающей топи.
Я шла по лесу не очень таясь: под ногами трещали ветки, иногда я ступала в замерзшие лужи, и они звонко ломались под моими сапогами. В этих местах я уже чувствовала себя в безопасности, если бы не трясина.
И не услышала, а почувствовала какое-то движение где-то неподалеку. Человек шел осторожнее, чем я, останавливаясь подолгу, словно прислушиваясь. Теперь самым главным было: один ли он? Я вспомнила, как мы с Николаем залегли по дороге к Апанасенко: «Ведь на нас целый арсенал!»
Деревья были голыми, но ёлки выручали. И прошлогодняя листва. Я залегла, и они хорошо укрыли меня.
Там был не один человек. По крайней мере двое. И я услышала их разговор раньше, чем увидела их.
— Вот еще след, — сказал тихий мужской голос.
— Где? Не вижу.
Слышно было, как они остановились, приглядываясь, словно принюхиваясь к следам.
Тот полицай, видно, приходил неспроста. Теперь они идут по моим следам. Но их только двое. А у меня до черта оружия. Целый арсенал. Я вынула гранату, но положила ее перед собой. Решила сначала стрелять. Приладилась.
— Гляди. Вот здесь она прошла, — сказал первый голос. Он показался мне знакомым, и я тихонько раздвинула ветки.
На тропке, с которой я только что свернула, стоял Прохор. Кто-то спешил к нему, шумно продираясь между кустов.
— Из тебя следопыт, как из г… пуля, — самоуверенно произнес он.
— Бельчик! — Я хотела подняться, но ноги не слушались меня.
— Я говорил! — с торжеством, но все-таки тихо произнес Прохор.
— Цела? — Бельчик поволок меня из моего укрытия.
— Подожди! — попросила я и села на землю.
— Ты ранена? — спросил Бельчик. — Сломала ногу?
— Видишь: сомлела, — сказал Прохор.
— Почему вы здесь? Как вы здесь? — Я не могла идти, пока не узнаю этого.
— Да тебя же встречали. Ты бы в болоте утонула!
— Вы что-то не то говорите. Бельчик, скажи мне, откуда вы знали, что я иду? — Мне становилось не по себе. Здесь был какой-то обман, какое-то страшное недоразумение.