Сопахун и Моллахун, выслушав связного, приказали собрать размещенных в домах солдат, разбудили спавших с винтовками в обнимку перед дверью Ходжанияза телохранителей и тихонько постучали. Ханум из Кучара то ли от страха, то ли по прихоти вскрикнула: «Ой, горе мне!» Ходжанияз спросонок поднял голову с подушки.
— Что, что случилось?
— Враги…
— Враги? — Услыхав голос Сопахуна, хаджи выскочил в одних подштанниках из-за двери. — Где враги? Чего стоите? Выступайте!
Не слушая Сопахуна, он вбежал в конюшню. Удивительно, что растерявшийся сардар не забыл прихватить из-под подушки маузер.
Телохранители уже выехали на конях за ворота. В это же время подоспели и остальные солдаты — кто на неоседланных конях, кто пешим. Мачжуниновцы тем временем ворвались в селение и приближались, не переставая стрелять.
— Сопахун, в заросли! В заросли! — скомандовал Ходжанияз и на неоседланной лошади выскочил во двор, заорал: — Эй, ханум из Кучара, быстрее!
Не расстававшаяся с драгоценной своей сумкой ханум выбежала во двор, Ходжанияз схватил ее, как коршун цыпленка, положил перед собой и поскакал на своем буром прочь из селения…
Глава четырнадцатая
Солдаты Шамансура и Ма Цзыхуэя столкнулись возле селения Тазгун, в каменистой ложбине между Кашгаром и Янгисаром. Воины Шамансура залегли на восточном и южном откосах балки и ожидали подхода противника, приближавшегося с севера и северо-запада. От раскалившихся под южным знойным солнцем камней поднимался, словно жар из печи, горячий воздух. Лежавшие на солнцепеке бойцы исходили соленым постом, страдали от нестерпимой жажды. Заман со своей сотней расположился в самой первой линии. Кое-где здесь росли кусты барбариса, которые давали хоть какое-то укрытие. Заман распорядился отрыть окопы, проверил место каждого бойца, укрепил камнями подготовленные для защиты от вражеских пуль бойницы. Заботы нового сотника расположили к нему бойцов. Перед сражением Заман выделил Рози двух солдат, и они доставили из Тазгуна на пяти ослах воду в бурдюках. Заман раздавал ее только для питья — по норме.
Откуда-то появился Сайпи, подскакал к Заману на коне. Из-под широкополой шляпы с темной окантовкой текли по его бледному лицу капли пота.
— Вы приобрели профессию продавца воды, приятель? — едко улыбнулся Сайпи.
— Да-а, — холодно произнес Заман.
— Тогда продайте мне бурдюк воды.
— За перстень с вашей руки дам глоточек.
Сайпи рассмеялся и, словно дразня, поднес к глазам Замана засверкавший в лучах солнца перстень с рубиновым камнем.
— Ваша вонючая вода обойдется дороже яйца сказочной птицы анка!
— На таком солнцепеке не дешевле…
— Выходит, вы с берегов Или приехали сюда не воевать, а наживаться. Смотрите, приятель, как бы карманы не прорвались от тяжести золота.
— Золото копить — только вам одному?..
— Чего-чего? — перебил Сайпи и сразу сник. — Какое золото я накопил? Глаза раскройте, а потом говорите.
— Не смущайтесь, — как бы утешая, проговорил Заман, — вы же знаете, что шила в мешке не утаишь.
— Чем попусту болтать, дайте лучше бурдюк воды. — Сайпи жалел, что завел разговор о золоте, потому что и так подозревали, будто он скупает золото для Гаипа-хаджи.
— Вода — для бойцов. Не могу дать ни капли.
— Для нашего наставника…
— Для Гаипа-хаджи? Нехорошо получилось. Чем пить воду из вонючего бурдюка, пусть его превосходительство слижет жемчужные капельки пота с вашего лица, жажда сердца его утолится, Сайпи.
Воины громким хохотом оценили последнюю фразу Замана. Сайпи не нашелся, что ответить, Хлестнул камчой коня и, только отъехав, пригрозил:
— Припомнятся ваши слова!
Он ускакал прочь.
— Вай-вай… вот так погладили красивую куколку, — произнес Рози и, немного подумав, добавил: — Нажалуется Гаипу-хаджи, выйдет приключение…
— Пусть делает что хочет. Нигде от них покоя нет. Сами укрылись в тиши да в тени, а на поле боя хозяйничать лезут.
— Они, где вода сочится, язык подставляют.
— Взгляни, — кивнул на бойцов Заман. — Надо напоить их. Воду никому, кроме солдат, не давать.