— Хотан и Яркенд в моих руках, солдат соберу заново… — Ходжанияз проглотил конец фразы, будто сам не верил сказанному.
— Мы не преувеличим, если скажем, что войско Шамансура разбито наголову. Да еще известно, что хотанцы не намерены объединяться с вами. — Слова Юнуса звучали уверенно и решительно, словно сказанные самим Шэн Шицаем.
Ходжанияз ухватил жесткую свою бороду, прикусил ее кончик, задумался. «Шэн Шицай знает о моем тяжелом положении. Почему же он хочет соглашения со мной? Нет, здесь кроется какая-то тайна…» — сомневался он.
— Сейчас, хаджи-ата, лучше избежать напрасного кровопролития. Шэн Шицай весьма потворствует вам — и в большом, и в малом.
— Когда я встретился с Шэн Шицаем в селении Шуймогу возле Урумчи, тоже присутствовали беспристрастные свидетели со стороны. Тогда пройдоха обещал Южный Синьцзян. Теперь его обещания стали скупее.
— Но сейчас и обстановка не та, хаджи-ата. От возможности соглашения недалеко и до чаши сожаления, если отвергнете предложения Шэн Шицая. — Юнус начал овладевать ходом беседы. — Он обещает с сегодняшнего дня взять на себя расходы по содержанию подчиненных вам солдат.
— Подумаем, посоветуемся, — растерянно произнес Ходжанияз. Он уже столкнулся с трудностями — не хватало оружия, снаряжения, продовольствия.
— С кем вам советоваться? Время острое, что-нибудь изменится, не упускайте момента, хаджи-ата.
— Посоветуемся с Сабитом-дамоллой, с Махмутом…
— Лучше не вмешивайте в это дело Сабита-дамоллу. — Юнус придвинулся к Ходжаниязу и прошептал: — Вы, верно, не знаете, что Сабит-дамолла и Ма Чжунин ищут возможности сближения?
— Где услышал? — строго спросил Ходжанияз, повернув побледневшее лицо к Юнусу.
— Вот, бог свидетель, Турди-байвачча, он богатый купец, в политику не вмешивается, пусть сам скажет.
Турди не участвовал в беседе, а когда Юнус показал на него, со страху позабыл, что говорить.
— Я ведь правду сказал, Турди-байвачча? — обратился к нему Юнус.
— Сабит-дамолла дважды просил меня быть послом к Ма Чжунину. Я, Гази-ходжа, ссылался и на то, и на другое, не позволил ухватить себя за хвост, — ответил заранее подученный Турди.
— Пройдохи! Все пройдохи! На душе одно, на языке другое! Мям-мям… — Ходжанияз крепко ухватил бороду. Густые, сросшиеся брови вздыбились, глаза засверкали огнем. Турди испугался его дикого вида. «Правду говорили, что он придушил многих. Пришли послами, а уйдем побитыми…»
— Верить или не верить сынам человеческим, подсказывают обстоятельства, — Юнус будто посыпал солью рану Ходжанияза. Он начал сетовать на назиров республики, но Ходжанияз протянул руку:
— А вы двое… Вы, шлюхи, ищете выгод у двух хозяев. Нет вам веры. Если вы послы, почему не прислали с вами ни одного китайца?
— Откровениями аллаха клянемся — мы чистосердечные послы. Мы едва пробрались сюда тайком от Ма Чжунина. Ладно, не верьте нам, пусть прибудет китаец, — сказал Юнус.
— И мы хотим жить, хаджи-ата. Сами знаете, что я не жалел во имя ислама ни денег, ни продовольствия, — пролепетал Турди. И подумал: «Пропади он, пост назира финансов. На каждом шагу опасности, о боже!»
— Вы не будете возражать, хаджи-ата, — спросил Юнус после затянувшейся паузы, — если мы сообщим Шэн Шицаю, что пришли к соглашению?
— Подождите пять дней, — ответил Ходжанияз.
Он вызвал Сопахуна и приказал проводить послов.
На воротнике кителя Шэн Шицая петлицы генерал-полковника, на левой стороне груди пожалованный Чан Кайши орден. Дубань расхаживает по кабинету. В походке его отражается состояние человека, довольного плодами проделанной работы. В прищуренных узких веках лукавая улыбка. «Победа обеспечена, — шепчет он. — Теперь надо определить политическое направление, соответствующее внутренней и внешней обстановке…»
Быстро подошел к рабочему столу, сел, взял кисточку для письма, задумался, собираясь что-то написать на чистом листе бумаги. И вновь углубился в размышления. Вошел личный секретарь, сообщил, что в приемной ожидает начальник управления безопасности Чжао.
— Пусть войдет, — разрешил Шэн Шицай.
Осторожно переступая, Чжао подошел, сел на стул против стола Шэн Шицая.
— На, прочти, — дубань протянул телеграмму.
Чжао прочел и, возможно, не смог удержать радости, вскочил с места.