Гостей пригласили за столики.
— Первый тост, — объявил, встав, тамада-китаец, — в честь нашего великого полководца Чан Кайши!
Все вскочили с мест и водку из наполненных рюмок вылили в изящный сосуд, стоявший на специальном столе.
— А этот бокал в честь родителей! — и содержимое рюмок перелито в другой сосуд.
— А теперь, — сказал тамада, — выпьем за здоровье всем нам родной пары, пожелавшей семейного счастья!
Зазвенели бокалы, замелькали над столами палочки для еды — чоки.
— Сегодня действительно двойная радость, — поднялся низенький человек в военной форме, его едва было видно из-за столика, — выпьем за соединение двух национальностей!
Вновь прозвенели бокалы, и опять застучали по тарелкам палочки. Чжан-сочжан, будто сел на колючку, завертелся, замигал глазами. Он смотрел на Тажигуль, голова которой склонялась все ниже и ниже, девушка, казалось, давно бы упала, если б ее не поддерживала сводня. Он опасался своей невесты: «Вдруг возьмет да и плюнет в лицо — опозорит перед гостями!»
Кто-то из гостей закричал:
— Пусть невеста покажет лицо!
Чжан побелел, как стена. Ища помощи, он посмотрел на уйгурских старост-шанъё.
— По нашему обычаю женщины не сидят вместе с мужчинами, — пробормотал один из них.
— Довольно и того, что она из уважения к гостям присутствует здесь, — добавил другой.
— Давайте лучше пить и радоваться! — предложил тамада и попросил наполнить бокалы.
— Мы счастливы, — проворковал толстенький шанъё, — счастливы, что отдаем дочь за Чжан-сочжана…
— Если бы отдал жену, был бы еще счастливее, — буркнула Тажигуль.
Ее слова не перевели, и пьяные китайцы ничего не поняли. Напротив, услышав голос девушки, они заликовали и снова наполнили рюмки.
Веселье продолжалось. Самолюбию гостей льстило, что свадебный пир находится под охраной пятидесяти солдат полицейского участка. Сам участок располагался на краю березовой рощи, у двух высоких холмов, напоминавших горб верблюда. С этих холмов было видно далеко вокруг, поэтому здесь постоянно находились дозорные. А сегодня, в день свадьбы, приказано было на всякий случай удвоить караулы. Однако солдаты, воспользовавшись случаем, напились и играли в карты. Более ловкие продолжали тащить со столов водку, закуски, мясо и тоже пировали подальше от глаз начальства. Все внимание караульных с холмов было обращено на свадьбу. Им не терпелось сдать дозор и поскорее присоединиться к веселью.
Стояла темная ночь. А в березовой роще было еще темнее. Когда Ходжанияз со своими людьми приблизился к участку, один из трех высланных вперед разведчиков встретил его:
— Свадьба, кажется, в разгаре, кругом шум. В дозоре ходят всего несколько человек. И на холме двое.
— Спешивайтесь! — приказал Ходжанияз.
Десять человек он оставил с лошадьми, Сопахуну и Палтахуну с двумя десятками джигитов поручил уничтожить дозорных на холмах и после этого обстрелять полицейский участок. Сам Ходжанияз с остальными джигитами двинулся к воротам. Недалеко от стен крепости они встретили своих разведчиков.
Ворота закрыты, — сообщили те. — Похоже все пьяные, шумят…
Сопахуну и Палтахуну осталось совсем немного до вершины холма. Они уже ясно слышали голоса дозорных:
— Ты что, уснул?
— Нет.
— Не хочется торчать здесь. Давай спустимся и отведаем чего-нибудь. Ведь тихо же!
— Дурак! Узнает начальник — шкуру спустит…
— Ну и простак ты! Да посмотри, что там творится… Кто тебя узнает?
— Потерпи. До смены осталось немного.
— Нет, я спущусь. Смотри, как танцуют!
— А, пропади все… Поскорей бы до карт добраться.
— И когда же сочжан выдаст жалованье, обещанное по случаю свадьбы?
— Да разве эта крыса выплатит деньги?
— А если так, с чего у тебя такое рвение? Пойдем спустимся!
— Потерпи, говорю! Как бы беда не стряслась…
— Какая еще беда? Трус! Собака на привязи!
Солдат, шурша камнями, начал спускаться вниз. Едва он приблизился, Сопахун бросился на него и, не дав крикнуть, придушил. Потом шепнул Палтахуну:
— Кончай второго и давай условный сигнал!
Когда подкрадывались ко второму дозорному, один из джигитов поскользнулся, зашуршали камни. Дозорный выстрелил. Но второй выстрел — это стрелял Палтахун — свалил солдата. Джигиты, выскочившие на холм, открыли огонь по укреплению: казалось, в горах гремит гром и сверкают молнии. Первые же выстрелы снесли трех из пяти часовых на стенах. С криком: «Бей! Руби!» — Ходжанияз бросился к воротам. Тем временем люди, проникшие в участок под видом родственников Тажигуль, — и среди них Самсакнияз и тот дехканин с бочонками спиртного, — побежали к воротам, увлекая за собой часть гостей. Преодолев сопротивление двух часовых, они открыли ворота повстанцам. В участке началась паника.