— Понимаю.
— Мы предлагаем вам создать полк из эмигрантов.
— Я готов. Но у меня есть условие.
— Какое? — Шэн уставился на Папенгута. В его взгляде сквозило гневное раздражение: «Смотрите-ка на этого безродного пришельца! Наглец! Отъелся, пригрелся — и теперь условия!..»
— Русский полк будет обеспечивать лишь безопасность Урумчи, — произнес Папенгут. Возможно, ему не хотелось вступать в непосредственную борьбу с уйгурами, на земле которых он и ему подобные нашли хлеб и приют.
— Странное условие, — промолвил Шэн, а потом добавил: — Пусть будет по-вашему. Поживем — увидим.
На том и договорились. Каждый преследовал корыстные цели. Шэн Шицай хотел, используя эмигрантов, укрепить свои позиции в правящей верхушке, но уже размышлял, как в будущем обуздать русских. А Папенгут, соглашаясь помочь Шэн Шицаю, надеялся упрочить положение, как собственное, так и своих сторонников.
Госпожа Шэн-тайтай была не только спутницей жизни Шэн Шицая, но и преданной помощницей в его делах. Отец ее, по фамилии Цю, служил когда-то командиром дивизии, затем генерал-губернатором и членом военного совета одной из провинций. Шэн-тайтай выступала посредницей в деловых отношениях между зятем и тестем. Позже этот семейный союз расширился, в него вошли три брата Шэн Шицая и второй зять генерала Цю — Ван. Все вместе они представляли внушительную силу, с которой в какой-то степени приходилось считаться правящей гоминьдановской элите в Китае.
Сегодня Шэн Шицай задержался в штабе, и приглашенных Ма Дасина и Чжао Голяна принимала Шэн-тайтай. Специально для этого она надела цветастое платье, сшитое по последней шанхайской моде, с вырезами на подоле и короткими рукавами. Оно красиво обтягивало ее стройную фигуру, отчетливо выделяя грудь и бедра. С платьем отлично гармонировала редкая по тем временам короткая стрижка черных волос, а сережки с бриллиантовыми глазками удивительно шли к ее миловидному лицу. Разговаривая, она время от времени кокетливо прикусывала нижнюю губку и при этом выглядела простосердечной, чуть наивной маленькой, девочкой, так что очарованные дунгане глядели на нее во все глаза.
— У нас в Мукдене, — щебетала Шэн-тайтай, усадив гостей и подав им чаю, — соседями были братья-дунгане.
— Надеюсь, неплохие люди? — спросил Ма Дасин, не в силах оторвать взгляд от груди Шэн-тайтай.
— Конечно! Как вспомню о них, мне сразу же хочется вернуться. — Лицо ее погрустнело. — Мы жили с ними словно дети одних родителей. Ведь дунгане и китайцы — братья.
— Правильно, правильно, Шэн-тайтай. — Ма Дасин так и стрелял в нее глазами, думая про себя: «Если иметь жену, то только такую… А наши жены, кроме как лепить лепешки, ничего не умеют…»
— У нас ведь и язык, и обычаи, и одежда — все одинаковое. Разве не так?
— Конечно, конечно, Шэн-тайтай, — поспешил подтвердить Ма Дасин.
— Пейте чай. Позвольте, я сама вам налью! — Она наполнила обоим пиалы. — Чувствуйте себя как в собственном доме. Лао[20] Шэн вот-вот должен подойти.
— Занятой человек, — с уважением произнес Чжао Голян, до этого сидевший молча.
— Верите ли, бедняге нет даже времени толком выспаться! Я ему говорю: «Разве тебе дано десять жизней? Вон как сразу постарел! Работать работай, но подумай и о себе, иначе ляжешь в могилу раньше срока!» Где там, и не слушает! Уехать бы, уехать нам из этого беспокойного места… — вздохнула она, сразу же сделавшись усталой, озабоченной.
— Может ли быть покой у человека на таком посту, Шэн-тайтай! — в лад с ней вздохнул Ма Дасин.
— Заботясь об этих диких уйгурах, лао Шэн всем сердцем сочувствует им. А они вместо благодарности поднимают бунт. Я говорю: «Лао Шэн, перестань миндальничать, накажи неблагодарных!» А он в ответ: «Нужно жалеть народ, попробуем действовать добром. Только в самом крайнем случае следует применить другие меры». Ну разве можно быть таким мягкосердечным?
Тайтай произнесла все это столь проникновенным голосом, что дунгане совсем растаяли, сочувствуя ее страданиям. А бедняжка все твердила, что, несмотря на уговоры Шэн Шицая, заберет детей и уедет с ними в Мукден, к соседям-дунганам, по которым так соскучилась…
Ма Дасин сочувствовал ей, однако Чжао Голян насторожился: жалостные речи из уст жены высокопоставленного чиновника показались ему странными.
— Беспорядки пройдут, вы еще полюбите наши места, Шэн-тайтай, — утешал ее Ма Дасин.
— Как могут испортить жизнь несколько воров… — неуклюже вставил неразговорчивый Чжао Голян. — А Шэн-цаньмоучжан что-то задерживается.