— Нет ли другой дороги, Ходжа-ака? Выдержат ли кони? — спросил Пазыл.
— Лишь бы до Ташбулака добраться, а там равнина.
Острые пики Кирикдона напоминали зубья пилы. Хотя до лета было еще далеко, от нагретых солнцем голых скал, совершенно лишенных растительности, исходил жар, как от раскаленного тандыра, в котором выпекают лепешки. Кони покрылись черным потом, их ноги дрожали от напряжения. А скалам, казалось, не будет конца: они, как верблюжьи горбы, поднимались одна за другой, недаром эта местность называлась Кирикдон — Сорок гор.
Ходжанияз приказал всем спешиться и сам, словно козел, ведущий отару, пошел впереди. С детства привыкший к горам, он как будто не замечал тяжести пути.
— Ну, афандим, — то и дело подтрунивал он, оглядываясь на тяжело дышавшего сзади Пазыла, — как дела? Может, подсадить вас на плечи?
— Будьте спокойны, Ходжа-ака! — бодрился Пазыл, но хриплый голос выдавал его состояние.
Среди джигитов было немало таких, которые раньше не сталкивались с подобными трудностями. Глядя на Гази-ходжу, они стискивали зубы и упорно двигались вперед от подъема к подъему. Их не останавливали ни крутизна, ни жар, исходивший от камней, ни соленый пот, слепивший глаза…
К полудню добрались до Ташбулака. Увидев впереди родники с чистой холодной водой, люди бросились к ним, как изголодавшиеся овцы к зеленой лужайке. Ходжанияз крикнул:
— Стойте! Пусть вначале пот обсохнет, только тогда можно пить!
Когда разгоряченные люди кое-как успокоились, Ходжанияз установил очередь к воде. Воины утолили жажду, напоили лошадей, задали им корму и сами расположились на отдых.
Ходжанияз отвел Пазыла в сторону.
— Странно ведут себя эти дунгане… Если дело так пойдет и дальше, мы вряд ли столкуемся, а?
— Сейчас трудно сказать что-нибудь определенное, — ответил Пазыл. Поделись он своими мыслями о Ма Чжунине, Ходжанияз наверняка перевернул бы все вверх дном. Да и вражда с Ма Чжунином сейчас могла привести лишь к поражению.
— Это так, окям. И все-таки он оказался не тем человеком, которого я ждал.
— Посмотрим, каковы они в бою…
— Кому же еще можно верить? — вздохнул Ходжанияз.
Сторожевой джигит на холме прервал их разговор:
— Ходжа-ака! Сюда скачут всадники!
— Сопахун!
— Да, Ходжа-ака!
— Поднимай джигитов!
— По коням! — скомандовал Сопахун.
Джигиты, начавшие привыкать к военной дисциплине, быстро вскочили на коней.
Разделив отряд на две части, Ходжанияз приказал двигаться по склонам холмов, захватывая приближающихся всадников в кольцо, а сам, поднявшись к дозорному вместе с Пазылом, поднес к глазам бинокль. Он увидел не всадников, а всего-навсего косяк лошадей с тремя табунщиками.
— Сообщи Сопахуну — отбой, пусть возвращается! — приказал он ординарцу.
Ходжанияз и Пазыл спустились в низину. Туда же вскоре подъехали табунщики. Каждый из них был вооружен.
— Салам алейкум, Ходжа-ака! — Табунщики поспешно сошли с коней и припали к стременам Ходжанияза.
— Откуда вы, дети мои? — спросил Ходжанияз.
— Гоним казенных лошадей, — ответил бородатый табунщик.
— А что делаете в горах?
— Скрываемся от китайцев, Ходжа-ака! — Бородатый улыбнулся, показывая большие, как у лошади, зубы.
— Правильно, дети мои, — похвалил Ходжанияз. — Куда же вы гоните лошадей?
— Куда же еще, Ходжа-ака! Ваших джигитов думали порадовать! — вновь улыбнулся табунщик. — Эти кони взяты у народа в счет налогов. Приказали перегнать их Доу Цзигану — так его вроде зовут… А мы направили табун в другую сторону.
— Пусть твой отец не знает горя и печали, сынок! Ну, а откуда вам стало известно, что мы в пути?
— Да слава о вас гремит повсюду!
— Кто дал вам винтовки? — поинтересовался Пазыл и приказал принести табунщикам воды.
— Никто нам их не давал, ака! — ответил джигит, опорожнив без передышки целый ковш. — Вчера мы прихлопнули трех солдат, которых вздумали приставить к нам…
— Вот это по-мужски!
— До каких же пор нам ждать сложа руки? — гордо оглядел всех джигит.
— Что говорят о нас в Люкчуне, Турфане?
— Что говорят, ака?.. Все глаза проглядели, ожидая вас. А вы, как охотники за джейранами, не спускаетесь с гор.
Ходжанияз расхохотался так громко, что кони навострили уши.
Его позабавили слова этого острого на язык джигита, который, бродяжничая, бывал и в Урумчи, и в Манасе и повидал многое. Звали этого человека Салим-каска.