Теперь же все переменилось. Дело пересмотрено в связи с появлением нового свидетельства. Я оказался продублированным в собственном прошлом.
Тот факт, что двойник является нарушением закона управления путешествиями во времени, представлял лишь крохотный аспект проблемы и становился теперь вовсе ничтожным в связи с другими обстоятельствами. Чистка прошлого, столь мучительно претворяемая в жизнь Пекс-Центром с целью исключения разрушительных последствий вмешательства Старой Эры, терпела крах.
И если выпадает кусочек тщательно выкладываемой мозаики, то весь комплекс возводимых на ней сооружений может сползти к темпоральному катаклизму и сжаться в ледяной ком, который ни Пекс-Центр, ни кто-либо не в силах растопить.
Имея надлежащий рычаг, можно перевернуть мир. Но для рычага необходима точка опоры. Такой опорой на протяжении последних шести десятилетий служила деятельность Пекс-Центра, направленная на сооружение в доисторических временах некой платформы, на которой держались бы все дальнейшие постройки.
Теперь, по моей вине, фундамент дал трещину.
Я вспомнил первоначальный ход событий: как дождался удобного момента, рывком открыл дверь, прицелился и, прежде чем антропоид уловил своей системой опасность, трижды выстрелил ему в грудь. Он упал, захватчики в ярости бросились на меня, но натолкнулись на защитное поле. Пиратов охватила паника. В ужасе перед невидимой преградой они отступили на галеон, отчалили и с расправленными по ветру парусами ушли в сумерки истории. Тем временем я направил галеас — специально оборудованное, замаскированное под корабль базовое средство транспортировки — к точке подбора грузов в годографе, откуда его направили на консервацию и в хранилище Пекс-станции технического обслуживания.
Теперь события развернулись иначе.
Я заблокировал дверь и помешал другому моему «я» завершить поручение, тем самым разрушив целый сегмент темпокарты и обратив планомерную стратегию Пекс-Центра в хаос. Карг удалился восвояси цел и невредим, а я остался лежать на корабле мертвей некуда — со свинцовой пулей в горле.
И в это же время я стоял на палубе, глядя на свой труп и мало-помалу осознавая всю безвыходность своего положения. Я попал в ловушку.
Агент Пекс-Центра — человек, которого трудно ликвидировать, поскольку он защищен всеми достижениями науки и техники.
Но если его удается завлечь в замкнутую петлю неосуществленной альтернативной реальности — псевдореальности, из которой нет и не может быть выхода в несуществующее будущее, тогда с ним покончено навсегда.
Даже если я чудом уцелел — весьма сомнительное предположение, учитывая охвативший весь корабль пожар, — возврата не будет: я использовал личный импульс аварийного скачка. Ни один прибор не зарегистрировал место моего пребывания. Когда я прыгнул со станции-призрака, пришлось рискнуть и войти в темпополе без места назначения. И вот теперь в то единственное уязвимое мгновение, когда при выполнении задания другое мое «я» сняло защитное поле, чтобы разделаться с каргом, его убили. Данные о погибшем оперативном сотруднике сотрутся с пульта слежения, и еще одного неудачника, проявившего гибельную беспечность, просто вычеркнут из списков.
Предадут забвению и двойника, сунувшего нос не в свое дело.
Мысли заметались в поисках выхода. Найденному решению недоставало привлекательности, но в качестве альтернативы мне предстояло сгореть заживо или утонуть в теплых водах Карибского моря.
Настроенный на меня блок аварийного темпо скачка, скрытый в челюсти, сейчас бесполезен, поскольку я не подзарядил его на базе. Но в трупе, лежавшем у моих ног, находился его дубликат. Схема прибора — от антенны до энергоблока — состояла главным образом из нервной системы владельца.
Необратимые изменения в мозгу наступают через пять минут, но темпо привод мертвеца по идее должен еще работать. Открытым оставался вопрос — учитывая радикальную перегруппировку причинной последовательности, — куда сфокусирован импульс. В какой-то мере это зависело от мыслей погибшего в момент смерти.
Палуба раскалилась так, что прожигала подошвы. Корабль окутывал дым. Пламя ревело, как водопад во время весеннего разлива.
Я примостился рядом с мертвым двойником. Челюсти трупа были раздвинуты. Я сунул палец внутрь и набрал на устройстве, скрытом в коренном зубе, код темпорального перехода. А по спине уже хлестали языки пламени из раскрытого люка.
Я почувствовал, как огромный великан посадил меня на одну ладонь и прихлопнул другой.
12
Было темно. Я летел вниз. Падение заняло, вероятно, секунду. Не успев ничего сообразить, я плюхнулся в теплую, вонючую и густую, как гороховый суп, грязь. Погрузился и тут же выплыл, отдуваясь и задыхаясь от тошноты. Барахтаясь в мутном иле, я попытался плыть и с трудом держался на поверхности. Затем лег на спину и, перебирая руками, попытался отдышаться. Глаза залепило чем-то клейким.
Вонь стояла такая, что можно было разрезать ее на куски. Я отплевывался, кашлял, шлепал по жиже, пока рука не коснулась изгиба дна. Я споткнулся о него коленями и пополз на четвереньках, отфыркиваясь и безуспешно пытаясь соскрести с глаз вонючую грязь. Попробовал выползти наверх, но поскользнулся, съехал назад и снова почти с головой ушел в жижу.
В следующий раз я повел себя осмотрительнее: подался вперед, отталкиваясь от жижи телом, и выбрался на сухое место. Подобного берега я раньше никогда не видел: твердая гладкая поверхность шла вверх. Я пополз, соскальзывая, разбрызгивая нечистоты, задыхаясь в мерзких испарениях. Под рукой расползалось рыхлое гнилье. Я вновь попробовал выкарабкаться наверх, но, поднявшись на ярд, соскользнул на дно.
Тело устало, оно требовало передышки, а уцепиться было не за что. Стоило замереть, как меня начинало затягивать вглубь. Я представил себе медленное погружение в липкую жижу, удушье, полные легкие этой дряни, гибель и постепенное разложение…
Меня охватила паника. В отчаянии я крикнул.
И на крик отозвались.
— Эй, там, внизу! Прекратите дергаться! Сейчас я брошу веревку!
Голос был женский, если не сказать женственный, и доносился откуда-то сверху. Он прозвучал слаще ангельского хора. Я попытался ответить бодрым и небрежным возгласом, но с трудом прохрипел что-то невнятное. Сверху упал луч и заскользил по пузырящейся черной поверхности, пока не попал мне на лицо.
— Лежите тихо! — приказал голос.
Луч ушел в сторону, описал круг и вернулся. Что-то со свистом рассекло воздух и плюхнулось в слякоть недалеко от меня. Я забарахтался и нащупал полудюймовый покрытый слизью канат.
— Там на конце петля. Суньте ногу, и я вас вытащу.
Канат скользил в руках. Повозившись в грязи, я нащупал узел, еще раз окунулся с головой, пытаясь зацепиться ногой, и наконец обеими руками ухватился за петлю. Канат натянулся. Я вцепился в него и поехал вверх по склону. Продвижение замедлилось. Ярд. Еще один. Пол-ярда. Фут. Угол наклона уже превысил тридцать градусов. Я крепко прижимался к скату. Еще одно усилие, и я услышал трение каната. Мои руки наткнулись на кромку. Я ухватился за край, закинул ногу, перевалился через край, пополз по мокрому песку, но тут же лишился чувств.
13
Солнце било в глаза. Забыл задернуть шторы. Матрац комками. Все болит, болит…
Я разлепил ресницы и увидел белый песок, гребнями спускающийся к берегу латунного моря. Свинцовое небо и серые волны, с глухим плеском накатывающиеся на песчаный пляж. Ни птиц, ни парусов, ни ребятишек с ведерками, ни красавиц в купальных костюмах. Только я и вечное море.