— Ну и каптар! — смеялся Чамсулла. — А ведь похож! Похож!
— Вот твой каптар, — сказал Мухтар Одноглазому. — Так кто же поджег контору?
— Каптар.
— А где он?
— Клянусь бородой отца, своими глазами видел его… Наверное… Наверное, убежал.
— Убежал?! — с иронией переспросил Мухтар.
Общими усилиями быстро потушили пожар.
И хотя этот случай рассмешил шубурумцев, расходились они по саклям с непонятным чувством разочарования и растерянности: всем уже осточертели слухи, паника, напряжение последних дней; право, не мешало бы поскорее покинуть эти проклятые места!
ХУЖА-АЛИ И ЕГО СТАРАЯ ОСЛИЦА
Тревожная это была ночь.
Хужа-Али долго ворочался рядом со своей костлявой старухой, с которой живет под одной крышей больше половины столетия. Еще никогда постель не казалась такой жесткой. Не раз перебирал в задумчивости бородку. Наконец, толчком локтя разбудил бабушку Айбалу и высказал мысль, которая не давала заснуть:
— Жена! Эй, жена! Я решил уехать…
Хужа-Али — человек старой закалки, к нежностям не приучен, не может советоваться с женой. Он привык решать сам и это решение считает для семьи окончательным.
— Куда же ты на ночь-то глядя? — не поняла спросонья Айбала.
— Да не сейчас, завтра…
— Куда ехать-то? В ущелье за дровами, что ли? Верно, чего нам мерзнуть-то… — сказала, зевая, старуха.
— Всю жизнь ты была непонятливой, да и в старости не поумнела. Пойми: я ре-шил совсем покинуть аул. Сов-сем! Соседи давно уехали, а мы чего-то торчим в этой дыре…
— Сам же был против отъезда. Какими словами оскорблял всех, кто собирался уехать!
— А теперь я решил, и мы уедем. Ты против, что ли?
— Да спи ты… Видно, не в пользу тебе лекарство, что дает внученька. Спи и дай мне поспать…
Надо сказать, что до сих пор бабушка Айбала твердила мужу: «Одумайся, старый. Давай уедем». А Хужа-Али и слушать не хотел о переселении. Может, и сейчас, если б жена безропотно согласилась, он передумал бы… Но раз жена противится, Хужа-Али будет стоять на своем. Уж такой у него характер: никак не может согласиться с чужим мнением.
— Эй, слышишь, жена: я так решил. И конец делу! — Хужа-Али даже сел от гнева.
— Подумаешь, он решил! Здесь твоя внучка, твои дочери, твой зять. А мы еще не решили.
— Ах, ты не решила?
— Нет.
— Эй, не смей повышать голос, пока я жив! Это я с тобой говорю…
— Пятьдесят лет не повышала голоса. Хватит! Надоели мне твои глупости. Спи, говорю…
— Ах, ты хочешь спать! Ну-ка, вставай сейчас же да упакуй свой сундук. — Не на шутку обозленный Хужа-Али вскочил и сдернул одеяло с жены.
— Ты что, с ума сошел?!
— Может быть. Вставай, а то смотри получишь ремнем по мягкому, как бывало.
— Ну, мягкого уже не осталось, — возразила бабушка Айбала. — Одни кости остались. Довел!
— Что, жалеешь?
— А еще бы: такого жениха упустила. Променяла сокола на ворона.
— Ах, значит, для тебя Али-Хужа, сокол, а я ворон? Да?
— Не каркай! Дай хоть вспомнить…
— Вспомнить? Что ты там вспоминаешь, старая? А ну-ка?!
— Самый сладкий час моей жизни, который потом снился всю жизнь… Как меня на лесной опушке целовал Али-Хужа.
— Что-о?! А ну-ка, повтори! Он целовал тебя?
— Да. Еще до тебя.
— Значит, его поцелуй тебе дороже, чем вся жизнь со мной?!
— Дороже…
— Ну, нет! Ты хочешь раздразнить, чтобы я сказал те же слова, какие сказал Хажи-Бекир. Не дождешься! Но я покажу этому цыпленку Али-Хуже, как целовать мою жену.
— А я тогда не была еще твоей женой.
— Ах ты, потаскуха беззубая!
— Не кричи, козлиная борода!
— Я тебе покажу козлиную бороду! Я тебе покажу!.. На этом крючке висел ремень, где он, где?
— Висел сорок лет назад.
— Вставай, собирайся!
— Можешь ехать, а я останусь, — сказала бабушка Айбала и натянула одеяло.
— Клянусь, не останешься! А-а, тебе хочется с Али-Хужой вспоминать лесную опушку? А? Ну нет, ты пойдешь со мной. В один ботинок обе ноги сунешь и пойдешь! — Хужа-Али схватил жену, чтобы поднять с постели, но сам упал.
— Эх, силенки у тебя не осталось, старый…
— Я тебе покажу «силенки»!
— Не надо. Давай уж сама встану, что ли… — И бабушка Айбала поднялась. — А твой зять «сельсовет», думаешь, отпустит?