Если в Шубуруме держали ослиц, то в Мин-Мубараке были ишаки. В ауле вечер, над каждой саклей вьется дымок, будто разом закурили старики на гудекане; по дороге семенят ишаки с дровами, возвращаясь из леса; из аула выходят ишаки с мешками зерна на деревянных седлах — хозяева гонят их в ущелье к мельнице, чтобы ночью помолоть… В домах сели за ужин: пахнет вареной картошкой и свежим хлебом…
И вдруг у самого аула Хужи-Али услышал радостный рев ишака. Второго, третьего! И вот уже страшный хор оглушил все окрест. Тут только старик понял свою ошибку и встрепенулся, но было уже поздно. Ослица сразу навострила уши и прислушалась. К Хужа-Али со всех сторон, как сорвавшиеся с цепи собаки, неслись ишаки разных мастей, черные и серые, гнедые и белые, навьюченные и свободные, а один прыгал даже стреноженный, и все, задирая морды к небу, ревели. Почуяв их приближение, ослица тоже задрала морду и раскатисто заорала что-то: казалось, она скликала ишаков со всего аула Мин-Мубарак. Она начала подпрыгивать, будто под ней тряслась земля, лягаться и, наконец, сбросила поклажу; что-то разбилось в узелках, зазвенело, старуха бросилась поднимать, проклиная ослицу и того, кто ее приобрел… Сам не свой, Хужа-Али кинулся к ослице, схватил за уши, удерживая на месте.
— Эй, жена, скорей сюда, держи ослицу вот так. Проклятая тварь!
— Но смогу ли я сдержать? — молвила старуха, хватаясь бессильными руками за длинные замшевые уши.
— Смотри не отпускай! А я попробую отогнать. Но где же их хозяева? Почему не удерживают? Эй, жамиат[12] куда же вы смотрите?! — кричал Хужа-Али, хоть и понимал, что вряд ли кому удастся удержать ошалевших от страсти тварей.
Ишаки набежали и закружились возле ослицы, не обращая внимания на пинки, удары и гневные крики старика. Неожиданно ослица лягнула что есть сил и отбросила Хужа-Али в сторону. Старик упал ничком. А когда поднялся, было уже поздно… Дрожа от ярости, Хужа-Али обернулся и крикнул жене:
— Эй, женщина, бесстыжая, закрой платком лицо и глаза!
— Кому? — не поняла старуха.
— Себе, дура!
— А что делать с ослицей? Отпустить уши? — Старуха все еще цепко хваталась за уши ослицы.
— Бросай к шайтану! И отвернись от позора!
И Хужа-Али опустился на землю спиной к этим тварям, беспомощный и бессильный. А за его спиной происходило нечто вроде пляски на раскаленной сковороде.
Тут на шум, рев, крики сбежались люди из ближних саклей, но если б даже собрался народ из десяти аулов, и то ничего не смог бы сделать. Только их смех и слышал Хужа-Али, и ему вдруг почудилось, что это хохочет Али-Хужа. Он вскочил как ошпаренный. Обезумев от гнева, Хужа-Али вдруг вспомнил о кинжале, что торчал у него на поясе. Подбежал к ишакам, растолкал и, чтоб не ввязываться в ссору с жителями чужого аула, ударом кинжала размозжил череп своей ослице. Не мог он простить даже скотине такую безнравственность!
Вот так Хужа-Али под аулом Мин-Мубарак лишился своей ослицы. К счастью, подвернулся порожний грузовик, Хужа-Али навалил в него узлы и сундуки, посадил в кузов рядом с собой бабушку Айбалу и поехал, даже не спросив, куда направляется машина: ему было все равно! Лишь бы подальше отсюда…
ВО ХМЕЛЮ, КАК В ЗЕРКАЛЕ
Ровно без пятнадцати семь, как всегда, над Шубурумом пронесся пронзительный крик снежного человека. Жители привычно сверили часы.
Возле сельского магазина стояли охотник Кара-Хартум, ветеринар Хамзат, завмаг Чамсулла. С тех пор как снежный человек сжег в складской конторе накладные, ценные бумаги, ведомости по распределению дохода и прочее, кладовщик Раджаб вроде бы немного, как говорится, того-этого, тронулся, свихнулся, стал заговариваться; словом, почти спятил. Теперь он не желал ни на час расстаться с этими людьми и, будто в бреду, все твердил: «Ну, друзья, считайте, что меня заживо похоронили… Все пропало! Я погиб! Меня обязательно посадят за решетку. Я умру там! Умру, не вынесу, не выдержу… Сиротами останутся мои дети. Вдовой будет моя жена…» И вот так причитая, умолял не бросать его в этом великом горе, быть рядом в дни, когда на его плечи свалилась такая страшная беда… Кара-Хартум, Хамзат, Чамсулла пытались уйти по своим долам, к своим семьям, но Раджаб хватал их за рукава и говорил, что даже звери не бросают в несчастье себе подобного, а вы… Неужели нет в вас и капли сочувствия?! Кара-Хартум и Хамзат наконец согласились остаться, но Чамсулла все порывался уйти домой, где его тоже ждали дети…
— Неужели покинешь меня в беде?! Разве у тебя нет сердца? — стонал Раджаб.