После смерти Володя перевез мать в Тюмень, а потом все мечтал съездить на малую родину, в родные места, надышаться воздухом детских лет. И как только позволило время, отправился в поездку. Отчий дом встретил его печатью запустения, он, как и люди, быстро постарел в одиночестве. В память о родине Володя выкопал два небольших кустика белой сирени, с великой нежностью обернул их в мокрую тряпку и привез в Тюмень.
Один куст сирени, посаженный на даче, в течении нескольких лет разросся, вымахал до трех метров высотой и стал несказанной радостью для всей семьи летчика. Второй отросток посадил на могиле матери – Марии Петровны – на одном из тюменских кладбищ. Этот кустик за двенадцать лет вытянулся всего на десять сантиметров.
Во время плена в афганском Кандагаре дачный куст сирени продолжал расти, но перед приездом В. Шарпатова, после его успешного побега из плена, вдруг в течение недели засох. Видимо, сирени не хватило сил, не рассчитала она своих возможностей – так ждала хозяина. От этого куста не пошла поросль, но летчик не вырубает высохшую сирень – слишком дорога она для него. Как говорит мой друг, ни на земле, ни в небесах нет всеобъемлющей, полной ясности, не все можно открыть с помощью ясности и сознания. Всегда есть нечто такое, что ставит нас в тупик перед божественной природой и тайной бытия. Вспомним кустик сирени, посаженный на могиле матери. Перед приездом летчика в Тюмень в 1996 году куст за три месяца с десяти сантиметров вырос до восьмидесяти четырех. Загадка, да еще какая! И нужно ли ее разгадывать?
ОБМАНЧИВОЕ ЦЕЛОМУДРИЕ
Как ни торопились к последнему автобусу, но опоздали: лишь шлейф пыли от него медленно оседал на проселочную дорогу. Решили с другом Николаем Дмитриевичем добраться на попутке до Червишево, а там, на автовокзале, дождаться маршрутного автобуса до Тюмени. Стали голосовать, и вскоре остановилась грузовая машина с закрытым брезентом кузовом. Шофер был немногословен: «Полезайте наверх, там уже два человека есть». Мы устроились около кабины на ветхом матраце. А на запасном колесе сидели парень с девушкой. Они, как два голубка, прижавшись друг к другу не стесняясь нас, мило, нежно, целомудренно целовались. Нам показалось, что инициатива больше исходила от девушки. Подумалось о природе, высоком нравственном облике. Влюбленные произносили тихие, ласковые слова, что усиливало впечатление о чистоте их чувств, вновь заставляло нас думать о целомудренности.
Подъехали к автовокзалу. Парень остался в машине, мы пошли покупать билеты, а девушка вышла, видимо, размяться.
В зале вокзала мы обратили внимание на немолодую женщину с большим букетом цветов. Она задавала людям один и то же вопрос: «Скажите, пожалуйста, как называются эти цветы?» Все молчали.
– Николай Дмитриевич, – обратился я к другу, – вот иллюстрация к нашему вчерашнему спору. Не знаем мы ни истории своей страны, ни того, что произрастает на нашей земле, отсюда и отношение к родине, которое изменилось у народа за последние годы не в лучшую сторону... Знаете, как-то я читал о соревновании Куприна и Бунина. Их рассадили в разные комнаты, завязали глаза, затем вносили цветы. Писатели по запаху точно определили каждый цветок!
Мы вышли из здания вокзала, наше внимание привлекла девушка, ехавшая с нами. Она стояла в простенке между вокзалом и магазином, рядом с ней был мужчина. Он безуспешно пытался прикурить от сигареты девушки. Очередная попытка окончилась неудачей, на что девушка съязвила: «Эх ты, неумеха, тебе бы... (дальше – непечатно)».
Солнце наше померкло. Мы стояли как оплеванные. Исчезли целомудрие, красота, нежность...
ПЛАТА ЗА СВОБОДУ КОШКИ – СМЕРТЬ
Геннадий Иванович Терехов в институте Геологии не проявлял себя. Был добросовестным, никогда не опаздывал на службу, на общие собрания ходил регулярно, слушал выступления коллег, никак не выказывая своего отношения к происходящему. Но иногда к нему приходили за советом, за помощью сослуживцы. И тогда, отбросив свою стеснительность, выручал людей из беды. Когда нужно было сказать доброе слово в защиту хорошего человека, он делал это не задумываясь и часто навлекал на себя неудовольствие со стороны начальства. Лизоблюды, шестерки, постоянно крутившиеся около директора, время от времени совершали подлость по отношению к Геннадию Ивановичу. Они, как говорил А. Райкин, запускали «дурочку» – слух о неблаговидном поведении. Директор, человек слабовольный, легко внушаемый, соглашался с доводами приближенных и, вместо того чтобы однажды сказать: «мне надоели ваши интриги, я не дам вам сожрать его, и на этом давайте поставим точку», – подписывал против Терехова заранее составленный приказ о лишении его премии, менял тему научной работы, понижал в должности.