Через редкий частокол, отгораживающий соседский двор от двора Семена, жила Алка, о которой все чаще и чаще заговаривала с ним мать. В огородике ее дома живописно раскинулись маленькие лужайки, окаймленные с двух сторон группами деревьев, посаженных без всякой системы, но очень густых и зеленых.
В тот день, изменивший его жизнь, солнце закатилось рано, оставив на горизонте бледно-золотистую полосу, и медленно спускался на влажную землю туман. И, несмотря на резкое понижение температуры, Алка не изменила своему правилу, она выскочила в ограду в одном купальном костюме и, минуя лужайки, стала спускаться к речке. Последние лучи уходящего солнца, выглянули из-за облаков, лениво скользнули по поверхности стройного, гибкого тела девушки. Остановившись на несколько секунд у самой воды, она протянула ногу и, почувствовав теплую, словно щелок, воду, вдруг резкими движениями стянула с себя купальник и осталась нагой. Алка знала: в это время никто не приходит на речку, и считала себя в безопасности от людского глаза. Но она ошиблась. Семен, побродив на сей раз бесполезно по лесу, уставший за день, решил освежиться. Он еще раньше, переплыв речку на лодке, сидел, разомлевший, сбросив ружье и рюкзак, в кустах и докуривал папиросу. То, что он увидел совершенно случайно, поразило его. Он увидел женщину. Эта юная дева потрясла его своей красотой, он боялся дышать, боялся спугнуть девушку и был очень рад тому, что эта удивительная красавица, разбежавшись, бросилась в воду. Плыла она легко и свободно, даже грациозно. Облегченно вздохнув и забрав охотничьи принадлежности, Семен поплелся домой. Дома он медленно снял охотничьи сапоги и, на вопрос матери «Как охота?», – буркнул под нос одно слово: «Ничего», – и ушел в свою комнату.
Там, бросившись, не раздеваясь, на кровать и зажмурив глаза, вновь представил себе девушку, с ее гладкой, загорелой кожей, с ее длинными, стройными ногами и в меру округлыми бедрами. Через некоторое время мать, не постучавшись, вошла к нему, спросила: «Семен, ты с кем это разговариваешь или стонешь, не заболел ли?». Видение исчезло, и Семен стал стыдиться своих мыслей, сказав матери, что ей показалось. Теперь дни тянулись медленно, Семен целыми днями думал о девушке, при упоминании о ней он краснел и казался человеком, открывшим какую-то тайну, доступную только ему. Так проходили дни, отпуск должен был скоро кончиться, но Семен боялся показаться на глаза соседке. Из-за занавески на окне он наблюдал за нею, видел ее в ограде, в огороде, бегущей на речку, но оказаться в положении, в котором он уже был, не решался, хотя ему очень хотелось увидеть то, что явилось тайной для всех, но не для него. Дни шли, и Семен, кажется, уже все переделал, что нужно было для матери. Он исправил прясло в огороде, сделал дровник, выкопал с матерью картошку, починил крышу и крыльцо, заготовил в лесу дрова. Можно было ехать, хотя еще около месяца ему можно было отдыхать, но он все медлил и каждый день откладывал свой отъезд, придумывая для себя очередные оправдания, что-то недоделал, не расколол и не сложил дрова. Причиной задержки, конечно, была Алка. Если бы ему кто-нибудь сказал, что он способен влюбиться, да так, что не спать ночи напролет, да еще в своем селе, он бы просто посмеялся над этим. Но это случилось, и Семен искал выход из создавшегося положения; хождения к старой березе стали все чаще. Отчаяние приходило от мысли, что если он как-то заговорит с нею, то неизвестно, как она отнесется к его словам. Он перебирал сотни вариантов, как можно подойти к девушке, но все они через какое-то время отвергались им.
В один из дней Алка вышла вечером во двор. Семену, копошившемуся в ограде с дровами, было видно, что она направилась к речке, так как через плечо у нее было перекинуто полотенце. Семен, бросив колоть дрова, вдруг неожиданно для себя произнес совершенно простую фразу: «Алла, возьмите меня с собой». В ответ последовала не менее простая, фраза: «Идемте, коль не шутите». Это было начало. Они купались почти в темноте, брызгали друг на друга и веселились, как маленькие, расшалившиеся дети. Какое утешение, какое спокойствие дало ему сознание того, что она рядом, можно протянуть руку и реально ощутить теплоту ее тела. Влажный ночной ветер доносил с реки запахи свежего дыхания листвы тальника, бурно разросшегося по берегу реки, а Семен и Алка, продрогшие от наступившей прохлады, сидели на берегу, боясь нечаянным прикосновением приблизиться друг к другу. Алка, закинув руки, растянулась во весь рост на песке. Семен косил глаза на нее и думал о том, что природа не поскупились и одарила Алку поразительной красотой. А она в это время глубоко чувствовала, что наступила ее весна. Весна любви. Это было блаженное ощущение, полное грустной и мягкой тоски. Она уже уносилась далеко в своих мыслях о горячей любви. Все в ней ликовало. Да – думала она – теперь наступила пора прийти к ней тому, кого она любит уже несколько лет, кого редко, во время отпусков видит и в кого еще восьмиклассницей влюбилась без памяти. Она вспоминала, как четыре года назад, будучи десятиклассницей, во время его приезда весной, намеренно искала с ним встречи, попадаясь ему на глаза, но он никак не реагировал на знаки внимания с ее стороны. Однажды она сознательно подкараулила его в узком переулке, где по двум доскам нельзя было развернуться, не коснувшись друг друга. Расчет Алки оказался точным. Семен, переходя по неказистому, наспех сколоченному тротуару, взял Алку за талию, поднял ее, повернул вокруг себя и переставил на другую сторону. И все это он проделал молча. Как она тогда бежала домой, ее молодое сердце кричало, оно готово было выскочить из груди, разорваться, преисполненное чувством какого-то постижения, как ей казалось, любви. «Нет ничего в мире выше, – думала она, – как быть женщиной, жертвовать собой». И вот сейчас Алка ждала, ждала этой любви. Неужели он не обладает даром видеть ее страдания и слушать, что творится в ее душе? Она негодовала, прислушиваясь к каждому шороху.