Миша стал подумывать о том, чтобы выбраться из кинозала, но его внимание привлек шум за спиной. Это вошли новые слушатели, и на них шикали за опоздание те, кто собирался дослушать лекцию до конца.
То, что Михаил увидел, потрясло его. Надька шла по проходу под ручку с лейтенантом-моряком Валькой Захаровым, с которым он учился в одном классе средней школы. Валентин и Надька прошли мимо, не заметив Михаила, и сели на первый ряд. Миша видел их спины и прижавшуюся к Валентину Надьку. Он не знал, что и подумать, его терзала мысль: неужели Надька изменила ему, неужели польстилась погонами, морской формой Вальки. «Как же так, – терзался Михаил, – мы уже обговорили время свадьбы – сразу же после уборочной». Ревность, чувство обиды на то, что Надька при всем честном народе под ручку пришла в клуб с Валькой, мучили Михаила. К этому примешивалась неуверенная надежда: вдруг это розыгрыш? Разве можно вот так, без объяснений, с ним поступить?
Миша сидел и страдал, а его Надька тихо переговаривалась с его теперь уже бывшим другом, хихикала, реагируя на слова лейтенанта, что не только раздражало, но и вызывало чувство неприязни к ним обоим.
Он ждал конца лекции, ждал встречи с Надькой и думал, как она поведет себя при встрече, ждал и реакции односельчан, так как все знали, что Михаил – жених Надьки. Наконец, лекция закончилась, слушатели, из приличия к областному лектору, похлопали.
Председатель профкома спросил, есть ли к лектору вопросы? Вопросы были, и лектор на них отвечал. Но вот, словно стремясь покрасоваться перед слушателями и Надькой, поднялся лейтенант Валька. Он спросил: «Вот Вы говорили о том, что в ФРГ в последнее время возникли две партии, не могли бы Вы сказать, какова политическая платформа и программа этих партий?». Лектор и на этот вопрос ответил, слушатели еще раз ему поаплодировали. На этом лекция закончилась. Когда публика зашевелилась, застучали откидные сиденья и все повалили к выходу, Миша замешкался, чтобы встретиться глазами с Надькой. Это ему удалось. Они встретились глазами, и Надькино лицо на какие-то доли секунды вспыхнуло радостью и покраснело, она виновато улыбнулась, но затем лицо ее потускнело, будто налетело облачко. Ее спутник придерживал Надьку за локоть, давая понять, что он – с ней, и пусть все это видят, их не волнует людская молва, взгляды, пересуды людей. Миша подавил в себе желание подойти к ним, издали, как ни в чем не бывало, поприветствовал, помахав им рукой. Они ответили ему тем же и, смешавшись с толпой, вышли из клуба.
Вечером того же дня Миша выехал на велосипеде в поле к своему комбайну. Утром его нашли. Он висел на веревке на крепком суку березы, рядом валялся на траве велосипед. Видимо, он встал на велосипед, а затем оттолкнул его ногами. Ночью шел дождь, белая шелковая рубашка промокла и прилипла к Мишкиному телу. На левой стороне груди, где расположен кармашек четко просматривались сквозь материю два ордена Красной Звезды. Об этих наградах жители деревни не знали.
Отец, вынувший сына из петли, торопился, он нес Михаила к машине, словно надеялся, что стоит его довести до больницы и беда отступит. Он бережно его нес, как живого, и сквозь слезы говорил: «Что же ты, сын, наделал? Неужели свет клином сошелся на Надьке? Как же мы будем без тебя с матерью? Ты у нас ведь единственный, кровинушка ты наша. За что же нам горе такое? Неужели Бог любит тех, кого наказывает. Как же так, сынок, ты столько вынес невзгод на афганской войне, так храбро сражался, а в мирной жизни не выдержал – сломался», – бормотал и уже причитал от горя отец. Через три дня Михаила Акимовича Рассказова похоронили. Хоронили всем колхозом, а еще через три дня Надька с морским лейтенантом Валькой уехала в Севастополь к месту его службы.
РОМКА
Собака была ничья. Никто не помнит, как она появилась во дворе, кто ее хозяин, но все знали, что ее зовут Ромка. С утра до вечера она носилась по двору с ребятишками. Двор был похож на квадрат, зажатый с четырех сторон пятиэтажными домами, большую часть двора занимал детский сад. Он был обнесен железной сеткой, однако ребятишки, несмотря на строгости сторожа, проникали на его территорию. Там шумели подрезанные разросшиеся, раскидистые тополя и стояли миниатюрные игрушечные домики, в которых можно было спрятаться, играя в войну. Непременным участником всех игр была Ромка. Она сновала между враждующими группировками и часто являлась невольным виновником раскрытия детских тайн. Дети очень любили Ромку, она резко контрастировала с теми квартирными маленькими собачками, которых выводили на поводке выгуливать. Эта была красивая, стройная сибирская лайка, высокого роста, белая как снег, пушистая, но не лохматая, без очесов на ногах. Вокруг Ромки всегда крутилась ребятня, ее гладили, ласкали, старались чем-нибудь угостить.