Володя, уже оправившись от волнения, глазами указал Степану Семеновичу, что стрелять он будет в самца и что учителю надлежит убить самку.
Затаив дыхание и установив двустволки между сучьями, как в рогатины, они, стоя на коленях, целились в дивных животных.
Допустив их на ружейный выстрел, они одновременно, словно договорившись, обменялись взглядами, и через несколько секунд раздался сначала один, а затем, дополняя и догоняя первый, другой выстрел. Лось-самец упал на колени, однако пытался еще встать, но второй выстрел бригадира оборвал эту попытку. Выстрел Степана Семеновича был более удачным: самка сразу упала на правый бок и билась в смертельной агонии. Когда он подошел к жертве, она, как ему показалось, была мертва, и только влажные, испуганные глаза ее выражали что-то человеческое.
... На стан возвращались молча. Володя, правда, пытался что-то говорить: мол, лицензию дадут и сейчас, как для отдаленной экспедиции... Но посмотрел на потемневшее лицо учителя и осекся.
Степан Семенович шагал, ничего не замечая вокруг, часто спотыкался. Ему все виделись молящие о пощаде глаза лосихи, подернутые слезой. Комок подкатывался к горлу. Хотелось размахнуться и зашвырнуть ружье в кусты, чтобы никогда не найти, никогда больше не брать его в руки... Чтобы не совершать... убийство.
... И вернувшись на стан, учитель думал о том же. И ночью он судил себя, зная, что суд этот будет продолжаться до тех пор, пока он не откроется в своем преступлении людям.
ПЕСНИ НАШЕЙ ЮНОСТИ
Спокойно, без сутолоки взяли с другом билет на рейсовый автобус по маршруту Тюмень – Решетниково с небольшим запасом времени и отправились к своей посадочной площадке. Автовокзал жил обычной беспокойной жизнью. Время от времени диктор уведомлял пассажиров об отправлении рейсовых автобусов, в основном дачных маршрутов. И люди, привыкшие к давно сложившимся порядкам, неспешно выстраивались в очередь, ожидая свой автобус. Еще не дойдя до своей площадки, мы услышали поющий приятный, слегка надтреснутый голос и сразу узнали песню «Каникулы любви»:
Протиснувшись сквозь плотное кольцо слушателей, мы увидели самого певца. На широкой лавке, с баяном на коленях, сидел немолодой мужчина в опрятной одежде, в очках, похожий на профессора. Он был среднего роста, широкоплечий, коренастый, с резкими чертами смуглого лица, с углублением на подбородке. Внешне мужчина казался спокойным, но чувствовалась какая-то внутренняя взволнованность, он иногда вскидывал большую голову, отчего на выпуклом лбу шевелились пряди торчащих дыбом седых волос, а в карих глазах его за стеклами очков светились ум и доброта. Во время песни мужчина изредка обращал свой взор в сторону бумажной коробочки, стоящей рядом, в которую слушатели складывали деньги, в основном мелочь. Песни прошлых лет сменяли одна другую. Они томили душу стоящих вокруг певца пассажиров, а он, растягивая меха, перебирал ловко пальцами по рядам и пел о трепещущей жизни, пляске радости, и давно забытые слова погружали людей в славные времена их молодости.
Я обратил внимание на двух пожилых женщин, которые, не стесняясь слез, забыв, наверное, о своих автобусах, слушали с просветленными лицами песни. Почему-то подумалось, что жизнь большинства из нас иногда внешне выглядит благополучно, но в действительности мы впадаем в иллюзию и видим благополучие там, где его нет. В мире не очень много людей счастливых, порядочных и учтивых. Жизнь во всех ее многоликих проявлениях подчас создает условия, когда способности людей не могут реализоваться, они просто несовместимы с реальной жизнью... А певец продолжал: