Снаружи это была обыкновенная яранга, только раза в два больше. Пригнувшись, Джон вошел в просторный чоттагин, который выглядел, как хорошо обставленная гостиная. На южной стороне яранги было прорезано окно, и дневной свет беспрепятственно проникал внутрь. Поближе ко входу стояла чугунная плита с трубой, выведенной через крытую моржовой кожей крышу. Посреди чоттагина — круглый стол со стульями, а над ним висела керосиновая лампа со стеклянным резервуаром. Справа виднелся обыкновенный чукотский полог, а слева — дверь с ручкой, выточенной из моржового бивня.
— Это спальня моей жены, — сказал Карпентер, показывая на полог, а это, — кивнул он в сторону двери, — моя.
Карпгнтер выволок из темного угла довольно потрепанное мягкое кресло и придвинул Джону.
— Садитесь, пожалуйста… Мери, Катрин, Элизабет! — он хлопнул в ладоши.
Из полога вынырнули две смешные девчушки лет по двенадцати-тринадцати, а следом за ними появилась и жена Карпентера — миловидная круглолицая эскимоска.
— Элизабет — моя жена, — небрежно бросил Карпентер и заговорил с нею по-эскимосски, отдавая ей приказания.
Энергия так и била из мистера Карпентера. Ему было далеко за сорок, но он сохранил юношескую стройность фигуры. Высокий рост, громкий голос, остатки огненно-рыжих волос на голове, довольно густая борода и пышные усы придавали ему достаточно внушительный вид, чтобы вызывать у местных жителей почтение.
— Мистер Карпентер, насколько я понял, вы уже пятнадцать лет живете здесь? — спросил Джон.
— Четырнадцать с половиной. Поселился здесь еще в прошлом веке, — ответил Карпентер и добродушно предложил: — Не будем церемониться. Зовите меня просто Боб. Ваше имя в чукотской транскрипции звучит Сон, а как же на самом деле?
— Джон Макленнан.
— Отлично! — воскликнул Боб. — Я буду называть вас Джон, а вас прошу обращаться ко мне — Боб. О'кей?
— О'кей! — согласился Джон.
Женщина безмолвно и бесшумно накрывала на стол. На цветную скатерть она положила лососевые консервы, икру, холодные тюленьи ласты, сгущенное молоко, консервированный мармелад, ветчину в фирменных банках чикагской компании «Свифт». На большой тарелке подала поджаренный хлеб.
— Хлеб — тоже консервированный? — не удержался от вопроса Джон.
— Элизабет печет, — небрежно бросил Боб. — Я ее научил. Муки у нас вдосталь, закваску для теста привезли мне из Нома. В духовке у нас можно выпекать даже сдобные булочки. Если останетесь переночевать, Элизабет постарается вас угостить.
Карпентер встал, подошел к стенному шкафчику, запертому на висячий замочек, и вынул бутылку ямайского рома.
— Спиртное держу взаперти, — сказал Боб, разливая ароматный ром в стеклянные стаканы. — Здешний народ питает пристрастие к крепким напиткам. Виноваты-то, конечно, мы, белые торговцы, но все же, — Боб дружелюбно улыбнулся Джону, — приходится теперь держать бутылки на замке.
Карпентер не без интереса следил за тем, как Джон брал своими держалками стакан.
— Невероятно! — восхищенно воскликнул он. — Со стороны посмотреть — ни за что не скажешь, что у вас почти нет рук! Операция сделана великолепно! Как в лучшей мельбурнской клинике!
Джону не хотелось говорить о своих руках, и он попытался перевести разговор на другое:
— Вы бывали в Австралии?
— Не только бывал, но и родился там, — заявил Боб. — Где я только не был! Можно сказать, исколесил весь мир! Некоторое время учился в метрополии, но потом надоело, и я нанялся на корабль, шедший в Южную Америку. Оттуда перебрался в Штаты, после Штатов — на Гавайские острова. Несколько лет бил котика на Командорах. Вернулся в Штаты почти богатым человеком, но ветер странствий гнал меня дальше. Когда кончились деньги, подался я на Аляску мыть золото. Здесь я познакомился со Свенсоном, арктическим гением Штатов. Сейчас я представитель и совладелец торговой компании на Азиатском побережье России. Женился на эскимоске, дети растут. Другими словами, сам стал местным жителем…