Джон и Карпентер шли вдоль берега. Хмурое небо было затянуто облаками. Сильный, ровный ветер поднял волны, и соленая пыль долетала до путников. Карпентер, посасывая потухшую сигару, мечтал вслух:
— Еще год-два, и я уеду отсюда навсегда. В Сан-Францисском банке у меня лежит солидная сумма, вполне достаточная для того, чтобы безбедно прожить остаток жизни. Куплю дом во Флориде, открою отель и буду жить в свое удовольствие.
— Но каково будет вашей семье? — спросил Джон, — Им будет трудно привыкать к чужой земле, к чужому образу жизни.
— Разумеется, — согласился Карпентер и вздохнул: — Жаль, но им придется остаться здесь. Было бы жестоко, негуманно везти их с собой во Флориду, из Арктики в субтропики. Конечно, я позабочусь о том, чтобы им тут жилось безбедно…
В небольшой бассейн, вырытый в чистой песчаной почве, впадало два ручья. От одного из них шел попахивающий сероводородом пар.
Раздевшись, Джон и Боб влезли в пузырящуюся теплую воду. Карпентер стонал и выл от наслаждения. Джон плескался, мылся, соскребал с себя многомесячную грязь и думал о том, что, видно, самое трудное для него будет — это привыкнуть к недостатку горячей воды.
В спальне Боба Карпентера Джону уже была приготовлена постель.
Джон разделся донага и с наслаждением растянулся на чистых прохладных простынях. Засыпая, он слышал, как часы пробили двенадцать раз, и последний чистый звук тянулся долго, войдя вместе с ним в бархатный сон.
На следующий день Джон на вельботе Татмирака уехал обратно з Берингов пролив. За пыжиковые шкурки Карпентер отвалил достаточно и патронов, и множество других припасов.
В середине лета, когда прервался ход моржей, охотники стали возвращаться на родные стойбища. Повернули домой и байдары Энмына.
Когда вырвались за последний мыс, скрывавший от глаз Энмын, и показались яранги, радостное возбуждение охватило охотников.
В селении заметили байдары. Заметались, засновали фигурки у яранг. На берег потянулись люди и собаки. Мальчишки бежали сломя голову, и их громкие крики доносились до байдар, тихо плывущих под парусами.
— Вон мой сын! Как вырос! — закричал гарпунер Тнарат, показывая рукой на берег. Как он ухитрился увидеть маленького трехлетнего малыша на таком расстоянии, одному ему ведомо.
— Посмотри на Энмын, — сказал Орво, протягивая бинокль Джону. — Разве не радость — домой вернуться?
Джон молча кивнул, взял бинокль и направил на толпу. Он не сразу узнал Пыльмау. Она была в новой камлейке, густые черные волосы были аккуратно заплетены в две толстые косы и падали на грудь. Рядом стоял Яко и что-то говорил матери, показывая на байдару.
Байдары причаливали к берегу, и десяток рук ухватились за причальные концы. Охотники выскочили на берег. К удивлению Джона, никаких объятий и поцелуев не было. Самое большое, что позволили себе охотники, — это потрепать по плечу малышей да перекинуться двумя-тремя словами с женами и стариками.
Джон сошел с байдары и, чувствуя неловкость от взгляда Пыльмау, подошел к ней, погладил по щеке маленького Яко и спросил:
— Как здоровье?
— Хорошо, — ответила Пыльмау и засмеялась.
Джон окончательно смутился и поспешил присоединиться к остальным охотникам, вытаскивавшим моржовые кожи и мясо на берег. А перед этим мясо тщательно мыли в морской воде.
Основная часть добычи осталась на берегу Берингова пролива, в природном хранилище-леднике. Летом ее постепенно перевезут в Энмын. А пока охотники привезли лишь самые лакомые кусочки и моржовые кожи, которые надо срочно сушить, пока солнце в силе и нет дождей.
Орво стоял на берегу и распоряжался, указывая, куда складывать мясо. На берегу росли кучки по числу охотников в байдаре — доля каждого. Все доли были равные, только возле одной лежали две моржовые кожи и десяток бивней. Джон решил, что это доля Орво, как владельца байдары.
Орво взял Джона за локоть и поставил как раз возле этой кучи. Затем кивнул остальным, и каждый охотник встал подле той доли, которая ему приглянулась.
— Ну зачем мне столько? — возразил Джон. — Человеку, который меньше всех работал?
— Бери и не разговаривай, — перебил его Орво. — Таков обычай. Сегодня тебе дали большую долю, потому что ты только начинаешь жить. Это вроде помощи от всех нас, и мы хотим, чтобы ты нам был добрый друг. Чем сердиться, лучше сказал бы — спасибо.
Джон смутился и невнятно пробормотал:
— Вэлынкыкун!
Пыльмау уже хлопотала возле доли Джона. Она резала на куски мясо и складывала его в огромный кожаный с лямками мешок, похожий на гигантский рюкзак.