Орво кликнул мужчин:
— Помогите Сону отнести рэпальгит![25]
Мужчины скатали серые моржовые кожи так, как скатывают ковры, и взвалили на плечи. Уложив их возле стены яранги, завалили камнями и дерном, чтобы не достали собаки.
Пыльмау в кожаном мешке таскала мясо с берега в мясную яму. Джон предложил было помочь, но Пыльмау замотала головой.
— Люди будут смеяться, — объяснила она. — Смотри — мясо таскают только женщины.
— Пусть смеются, — махнул рукой Джон. — Не годится мужчине заставлять женщину таскать такую тяжесть.
— Не годится мужчине носить кожаный мешок, — терпеливо объясняла Пыльмау. В ее голосе звучали слезы. — Он женский.
— Лучше помоги мне взвалить его на плечи, — попросил Джон.
Мешок весил фунтов двести. Идти с ним по скользкой от жира и крови гальке было трудно. Ноги разъезжались, а мешок то и дело переваливался то на одну, то на другую сторону. И только толстые ременные лямки не давали ему окончательно свалиться со спины.
С трудом Джон дотащил мешок до ямы, вывалил мясо и опустился на землю передохнуть. Отдышавшись, вернулся на берег. Пыльмау сидела возле кучи мяса и плакала.
— Что с тобой, Мау? — встревоженно спросил Джон. — Почему ты плачешь? Обидели тебя?
— Да, обидели, — всхлипывая, ответила Пыльмау.
— Кто?
— Ты, — сказала Пыльмау и подняла залитое слезами лицо. Ты меня позоришь…
— Но тебе же тяжело! Я и то еле донес мешок до ямы, — ответил Джон.
— Позор снести труднее, — сказала Пыльмау и жалобно попросила: — Ступай домой. Я сейчас приду. Ну, прошу тебя.
— Хорошо, — согласился Джон и крикнул мальчику: — Яко, пошли домой!
Войдя в чоттагин и еще не оглядевшись, Джон уже почувствовал, что здесь что-то не так, как было, когда он уезжал на промысел моржа.
Земляной пол тщательно выметен, очаг обложен ровными, хорошо пригнанными друг к другу камнями. Яко побежал вперед, и Джон услышал медный звон. Невдалеке от того места, где обычно висело охотничье снаряжение, он увидел медный рукомойник с тазом! Это было так неожиданно и удивительно, что он не сдержался и воскликнул по-чукотски:
— Какомэй![26]
— Мзм принесла с большого корабля белых людей, — важно пояснил Яко, продолжай звенеть сосочком рукомойника.
Джон обследовал этот необычный для яранги предмет и обнаружил на нем выпуклые буквы «Вайгач».
Джон сходил к ручью, принес воды и налил в рукомойник. Приобретая рукомойник, Пыльмау не догадалась попросить у русских моряков кусок мыла. Но умывание даже без мыла доставило подлинное наслаждение Джону. Затем он помыл своей тряпочкой на держалке лицо маленькому Яко, который отнесся к этой процедуре без особого восторга, но тем не менее похвастался матери, когда та пришла:
— Мы с Соном мыли лица!
В родной яранге Пыльмау вела себя совсем иначе, чем на берегу моря. Там она лишь раз или два мельком взглянула на Джона, а здесь не знала, куда и посадить его. Передняя стенка полога была приподнята, к бревну-изголовью приставлен коротконогий столик, а в глубине полога расстелена белая оленья шкура.
— Ты садись туда, — Пыльмау показала на шкуру. — Отдыхай. Сейчас будем есть и пить настоящий русский чай.
Пыльмау носилась по чоттагину. Повесила котел над огнем, приготовила деревянное блюдо, достала из большого ящика, заменявшего шкаф, сверток и выложила перед Джоном две плитки черного плиточного чая, пачку курительного табака, несколько больших кусков сахару и бутылку водки.
— Все это я выменяла на русском корабле. Отдала за них четыре пыжиковые шкуры, а за это, — Пыльмау кивнула в сторону умывальника, — русские спросили только два моржовых клыка. Как ты думаешь, я не очень переплатила?
— Ты молодец, Мау! — улыбнулся Джон, притянул к себе женщину и поцеловал в губы. — Лучшего подарка ты бы не могла для меня придумать!
Пыльмау, пораженная поцелуем, удивленно посмотрела на Джона, дотронулась пальцами до своих губ и нерешительно спросила:
— Это и есть поцелуй белого человека?
— Да, — ответил Джон. — Не нравится?
— Чудно… — тихо произнесла Пыльмау, — словно ребенок, заблудившийся в поисках груди.
Пыльмау отказывалась выпить, но Джон настоял. Рюмка водки разрумянила смуглое лицо Пыльмау, но она вдруг погрустнела и замолчала.
— Почему ты молчишь, Мау? — спросил ее Джон.
— О чем говорить? — пожала плечами Пыльмау, глядя куда-то в сторону.