Беседа идет вяло. Исполнительный директор пододвигает ко мне пачку докладов и отчетов и говорит, что в них я найду все, что меня интересует. Он любезно пакует мне бумаги в конверт, и тут я замечаю на его столе маленькую брошюрку «Это тоже Канада». На мой вопрос, могу ли я ее взять, Макэвен кисло замечает, что у него только один экземпляр. Но под этой брошюрой я замечаю точно такую же вторую и молча кладу брошюру в свой конверт. Перед тем как проститься, я спрашиваю, сколько получает служащий Ассоциации, пекущейся о процветании индейского и эскимосского населения Канады. «Около пяти тысяч долларов в год», — отвечает Макэвен и сухо прощается со мной.
По дороге в гостиницу вытаскиваю из конверта брошюру. На первой странице — колонки цифр. В среднем за год канадцы тратят: 500 миллионов долларов на путешествия за границу, 1 миллиард — на спиртные напитки, 200 миллионов — на кондитерские изделия, 30 миллионов — на покупку пищи для собак и кошек. Далее приводились разного рода цифры, как бы иллюстрирующие общепринятое мнение о том, что люди западного полушария любят во всем точность и разного рода рассуждениям предпочитают весомые факты и реальные цифры. Читаю далее — из каждой тысячи новорожденных эскимосов умирает в младенчестве почти двести детей. Это почти в десять раз больше, чем умирает новорожденных у белого населения в провинции Онтарио.
Изучение эскимосской проблемы в Канаде я начал с посещения выставок и музеев, так как разрешение на поездку в районы канадского Севера откладывалось. Все этнографические музеи ничем особенным друг от друга не отличаются. Почти в каждом из них — интерьер жилища, где у очага сидит какой-нибудь абориген и занимается привычным делом. Меня всегда раздражают такого рода экспозиции. Может быть, потому, что я сам родился и вырос в яранге и в этой фигурке, склонившейся над костром, я иной раз вижу самого себя. Неприятно чувствовать себя выставленным на всеобщее обозрение, быть объектом исследования и антропологических измерений. Этнографы и антропологи не отличаются особым тактом по отношению к своим объектам, потому что ими, как правило, являются так называемые «примитивные» народы.
Куратор этнологии Королевского музея провинции Онтарио Эдвард Рогерс водил меня по музею и рассказывал о жизни эскимосов Канады и американского Севера. О том, как они охотятся на кита с помощью ручного гарпуна, какие они великие мастера делать каяки и умиаки — лодки, представляющие собой каркас из дерева, обтянутый моржовой кожей. Все это хорошо знакомо мне. Вот так же я помогал своему дяде обтягивать кожей лодку, и точно такой же гарпун висел в чоттагине нашей яранги.
Эдвард Рогерс гордится коллекцией Королевского музея. Он мне заявил:
— Мы изучаем культуру эскимосов и индейцев как часть общечеловеческой культуры, как часть культуры нашей страны.
«Все это верно и хорошо, — думал я про себя. — Но что дает это изучение самим индейцам и эскимосам?» Ведь из слов Эдварда Рогерса следовало, что это современная культура эскимосов и индейцев и сегодняшняя их жизнь — счастливый случай для ученых в натуре изучать экзотическую культуру далеких народов.
За завтраком в зале «Нормандия» отеля «Парк-Плаза» Эдвард Рогерс, смакуя рюмку сухого мартини, спрашивал меня, как мне понравился музей.
— Прежде чем ответить на ваш вопрос, позвольте мне вам задать встречный.
— Пожалуйста.
— Что бы вы сказали, если бы индейцы и эскимосы устроили своего рода антимузей? Собрали бы в этом музее предметы материальной культуры современного белого человека: холодильники, стиральные машины, роскошные автомобили, тостеры, разнообразнейшие бутылки, сделали бы интерьер бара, где коротают время джентльмены, интерьер современной гостиной, где, вперив глаза в экран телевизора, сидит современная семья. Наконец, отвели бы значительную часть экспозиций изобретениям, направленным на уничтожение человека человеком, создали бы панорамы, показывающие, скажем, сегодняшнюю войну во Вьетнаме? Как вы думаете, понравилась бы такая экспозиция белому человеку, который так покровительственно и снисходительно изучает культуру народов, ставших — по его же вине — экзотической редкостью?
Эдвард Рогерс вежливо улыбнулся и заметил:
— Мы занимаемся наукой, а не политикой.
Вместе с индейцами и эскимосами Древнее исконное население Канады сегодня составляет всего лишь четверть миллиона человек. Однако для двадцатимиллионной страны это достаточно заметно, и особенно заметно в наше время, когда в стране повысился интерес к собственной истории, к тем людям, которые, несомненно, могли бы внести значительный вклад в культуру современной канадской нации.