— Может быть, — грустно согласилась Мери. — Я даже могу добавить, что сегодня предприимчивые дельцы уже начали строить в некоторых далеких северных селениях благоустроенные отели для богатых туристов… Многие эскимосские семьи даже извлекают из посещения туристов кое-какой доход. Когда вы будете на Севере, вы сможете услышать термин «турист беби». Вы не удивляйтесь. Это живые результаты посещения туристами Крайнего Севера, не говоря уж о широком распространении алкоголизма, болезней и многих других, «благ» цивилизации…
Мы гуляли по пустынным улицам Порт-Хоупа, проходили мимо нарядных витрин деловой части городка, под тихими пожелтевшими деревьями городского парка, вдоль поржавевших рельсов заброшенной железной дороги, над бурными водами безымянной речки. Мери с интересом расспрашивала о соплеменниках, живущих в Советском Союзе. Я рассказывал о своих друзьях-эскимосах. О певце и танцоре Нутетеине, который незадолго до моего отъезда в Канаду был в Москве и выступал на самой большой сцене нашей страны — в Кремлевском Дворце Съездов, о Вере Аналькзасак, учительнице, которая училась вместе со мной в Ленинградском университете, о председателе сельского Совета села Ново-Чаплино Ларисе Саникак. Лариса, кроме того, еще и депутат Магаданского областного Совета депутатов трудящихся.
Мери поинтересовалась, что это такое, и я пояснил — это примерно то же самое, что быть членом парламента провинции Онтарио.
— Не может быть! — Мери недоверчиво посмотрела на меня. — Она что — очень богатая?
Я долго втолковывал Мери, что у нас общественное положение человека не зависит от его богатства, от того, сколько человек имеет денег. Я разговаривал с ней и чувствовал неловкость оттого, что мне приходится уверять взрослого человека, студентку, в таких вещах, которые в нашей стране считаются сами собой разумеющимися.
Я видел в глазах Мери огонек недоверия. Когда мы на следующий день плыли на яхте Моуэта «Счастливое приключение», она повторяла те же вопросы, а когда я отвечал, обращала вопросительный взгляд на Фарли, как бы ища у него подтверждения моим словам.
— Да-да… Действительно, мы с Юрием были в Ленинградском педагогическом институте имени Герцена. Я своими глазами видел студентов — эскимосов и чукчей, даже заглядывал в аудитории и лабораторные комнаты, — рассказывал Фарли. — Все студенты-северяне находятся на полном государственном обеспечении и не знают материальных забот во время своей учебы.
— Да, этому можно только позавидовать, — задумчиво проговорила Мери. — И еще очень хорошо, что они изучают родной язык, помнят его и развивают… А у нас из-за того, что в наших школах обучение ведется только на английском языке, молодое поколение эскимосов как бы оказывается между двух культур — между своей, эскимосской, и культурой белого человека, до которой молодые эскимосы из-за скудности образования и материального положения не могут дорасти. Это как бы накладывает на молодое поколение бремя неполноценности, порождает чувство ненужности своего существования… Такой человек, как затравленный зверь, мечется по жизни, обращается то к религии — их у нас целых три, — то к батарее бутылок в баре, находя в алкоголе недолгое ощущение своей значительности, заканчивающееся тяжелым, мутным забвением.
Мы заговорили о живучести пережитков прошлого, о старинных ритуальных праздниках, которые имеют много общего на обоих берегах Ледовитого океана. Я спросил, остались ли шаманы у канадских эскимосов. Мери улыбнулась и ответила, что шаманам трудно приходится в условиях, когда три разные церкви тянут эскимоса каждая к себе. Соперничество церквей тяжело отзывается на жизни аборигенов, затрудняет получение даже элементарного образования. Часто члены одной и той же семьи принадлежат различным церквам, и люди, по натуре искренние, испытывают настоящие муки, и часто бывает так, что приверженность разным приходам служит причиной тяжелых семейных трагедий и даже приводит к распаду семьи.
Я слушал Мери и вспоминал ученых-этнографов и археологов, с восхищением отзывавшихся о культуре эскимосов, об их поразительном умении приспособиться к суровым условиям, к жестокому холоду и лишениям. Эти способности казались чужеземцам нечеловеческими и ставили северянина в их представлении в один ряд со скудным животным миром Арктики.